Везде
Сильнопрофилированные фибулы середины III–IV в. н.э.
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Сильнопрофилированные фибулы середины III–IV в. н.э.
Аннотация
Код статьи
S086960630009953-7-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Малашев В. Ю. 
Должность: старший научный сотрудник
Аффилиация: Институт археологии РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Кадзаева Залина Петровна
ORCID: 0000-0002-9112-8397
Должность: Научный сотрудник Отдела археологии
Аффилиация: Институт истории и археологии
Адрес: Улица Ватутина, 46, 362025, Владикавказ, Республика Северная Осетия – Алания, Россия
Выпуск
Номер 2
Страницы
54-72
Аннотация

Рассматривается хронология поздних сильнопрофилированных фибул, выделенных А.К. Амброзом в вариант 3 серии II группы 11. Ранее надежно документированные комплексы с их находками были известны на территории Нижнего Дона и Нижнего Поволжья, но недавно появилась серия наборов с этими фибулами и с других территорий, в основном Северного Кавказа, что дает основания вернуться к анализу их хронологии. Результаты анализа позволяют говорить, что появление сильнопрофилированных фибул 11-II-3 относится к середине III в.; массовое распространение за пределами ареала аланской культуры происходит со второй половины III в., главным образом не ранее финала этого столетия, а большая часть находок датируется уже IV в.; верхняя граница бытования фибул распространяется на гуннское время, но не выходит за пределы IV в.

Ключевые слова
Северный Кавказ, Нижний Дон, Нижнее Поволжье, сильнопрофилированные фибулы 11-II-3, середина III–IV в.
Классификатор
Получено
27.06.2021
Дата публикации
28.06.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
82
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 Статья посвящена хронологии поздних образцов в эволюционном ряду сильнопрофилированных фибул, встречаемых преимущественно в комплексах Северного Кавказа, Нижнего Дона и Поволжья. Они выделены А.К. Амброзом в вариант 3 серии II группы 11 (Амброз, 1966. С. 42, 43) с датировкой “весь III в. н. э.”, с опорой на имеющиеся в распоряжении автора материалы (почти исключительно внекомплексные) из дореволюционных поступлений. А.С. Скрипкин при анализе фибул Нижнего Поволжья, используя критерии А.К. Амброза, но предложив свои обозначения и выделив их в вариант 2 типа II, пересмотрел свою прежнюю хронологическую оценку (перв. пол. – сер. III в.) на более позднюю: сер. – втор. пол. III в. (Скрипкин, 1977. С. 110; 114). Затронул вопрос датировки этих фибул и С.И. Безуглов в работе по анализу древностей нижнедонских степей втор. пол. III – IV в., отметив, что они встречены как в комплексах втор. пол. III в., так и с инвентарем IV в. н. э. (Безуглов, 2008. С. 287, 288).
2 Наиболее подробно датировка их рассмотрена И.О. Гавритухиным, который, проанализировав вещевой набор и обсудив дискуссионные вопросы хронологии ряда нижнедонских погребений втор. пол. III – IV в., предложил откорректированную хронологическую оценку (Гавритухин, 2010. С. 55, 56), акцентировав внимание на отнесении данных застежек преимущественно к IV в., и заметил, что остаются вопросы в отношении их нижней даты, и что в комплексах гуннского времени они неизвестны (Гавритухин, 2010. С. 56).
3 Значительная часть этих фибул является внекомплексными находками, неоднократно приведенными в публикациях (Амброз, 1966. С. 42, 43; Абрамова, 1997. Рис. 6, 1; 16, 4; 50, 3; 51, 1; 52, 1; 55, 3; 59, 1, 2; Гавритухин, 2010. Рис. 4, 6–8, 10–20, 22, 23); однако они не могут служить основанием для датировки. Преимущественно они происходят с Северного Кавказа и правомерно считаются продукцией его производственных центров (Амброз, 1966. С. 42), а именно, мастерских городищ аланской культуры (Габуев, Малашев, 2009. С. 134, 135).
4 До недавнего времени надежно документированные комплексы с рассматриваемыми здесь находками были известны почти исключительно на Нижнем Дону и в Нижнем Поволжье. Но в последнее десятилетие появилась серия погребений, содержащих подобные фибулы, с других территорий, преимущественно Северного Кавказа. Поэтому есть необходимость вернуться к обсуждению хронологии данных застежек с учетом всех известных материалов из документированных комплексов, происходящих как с территории “метрополии” (ареала памятников аланской культуры), так и соседних регионов, где фиксируются их находки.
5 Приведу несколько наблюдений, характеризующих морфологию фибул 11-II-3, не повторяя ранее отмеченные их диагностические признаки. Все застежки небольших размеров – 1.4–2.6 см (3 экз. – 3.0 см). Большинство имеют коленчатый изгиб спинки, но встречаются образцы и с плавно изогнутой спинкой; известны экземпляры с широкой пластинчатой спинкой без бусин на корпусе, в основном, из внекомплексных находок (Гавритухин, 2010. Рис. 4, 4, 5). Часть фибул не имеет бусин на корпусе (рис. 1, 2, 12) (Гавритухин, 2010. Рис. 4, 1–3), или отсутствует бусина у головки (рис. 1, 10; 5, 2; 6, 1, 2) (Гавритухин, 2010. Рис. 4, 8, 11, 20). У двух застежек отмечено декорирование спинки вставками (рис. 1, 2; 4, 11).
6

Рис. 1. Погребальные комплексы аланской культуры Северного Кавказа с сильнопрофилированными фибулами 11-II-3: 1–5 – Левоподкумский 1 могильник, курган 1 (по: Коробов, Малашев, Фассбиндер, 2014); 6–10 – курганный могильник Киевский I, курган 1061 (по: Малашев, 2019); 11–13 – курганный могильник Братские 1-е курганы, курган 1462 (по: Малашев, 2018); 14–20 – Бесланский могильник, катакомба 523 (по: Джанаев, 2012). Fig. 1. Burial complexes of the Alan culture of the North Caucasus with strongly profiled fibulae 11-II-3
7

Рис. 1. Продолжение. Fig. 1. Continued
8 Серия новых находок данных фибул происходит из контекста аланской культуры Северного Кавказа.
9 Опубликованные материалы кургана 1 могильника Левоподкумский 1 (рис. 1, 1–6) уже получили хронологическую оценку – начало или первая половина IV в. (Коробов, и др., 2014. С. 133), но требуют некоторых дополнений. Сравнительно “архаично” в составе комплекса, как уже ранее отмечалось, выглядит кольцо с овальной утолщенной в передней части рамкой и круглым зажимом (рис. 1, 4), что характерно для второй половины III в. Размеры (4.5 см) двучленной лучковой фибулы (рис. 1, 3) группы 15-III (по: Амброз, 1966) отличают ее как от небольших (2.5–4 см) застежек IV в., так и от крупных (5–6 см) втор. пол. III в., что позволяет предполагать ее промежуточную позицию в данном эволюционном ряду и дату около рубежа III/IV в. Пряжка (рис. 1, 1) с овальной рамкой, утолщенной в передней части, и прямым язычком без прогиба с высоким уступом у основания, в передней части доходящим до середины сечения рамки, соотносится с ременными застежками П10 (по: Малашев, 2000. С. 209. Рис. 1; 2) и отражает реалии этой группы вещей втор. – трет. четв. IV в. Тип кружки (рис. 1, 5) с зооморфной ручкой, по материалам могильников Братские 1-е курганы и Октябрьский I, появляется в погребениях втор. пол. III в. и получает распространение в наборах перв. пол. – сер. IV в. (Малашев, 2018. Рис. 1319, 2; 1430, 2; 1524, 9; 1939, 7; 2019. Рис. 674, 11; 685, 1; 1060; 1061; 1107, 9). Квадратные в плане ровики в некрополях аланской культуры (Бесланский, Брут 2, Киевский I, Братские 1-е курганы и Октябрьский I) появляются в перв. пол. – сер. III в., эпизодически встречаются во второй половине столетия, но широкое распространение получают лишь в IV в., а в гуннское время почти полностью вытесняют кольцевые (Габуев, Малашев, 2007. С. 463, 466). Наличие квадратных ровиков в курганах Левоподкумского 1 могильника позволяет предполагать их датировку IV в. Итоговая дата рассматриваемого комплекса – начало IV в.
10 Киевский I курган 1061 (Малашев, 2019. Рис. 1901; 1902) (рис. 1, 6–10). В комплекс входят две небольшие (3.5 см) двучленные лучковые фибулы (рис. 1, 8, 9) группы 15-III (по: Амброз, 1966), отражающие тенденцию уменьшения размеров в развитии этих застежек и характерные для большей части IV в., исключая начало столетия; значимым признаком является наличие длинной обмотки спинки, фиксируемой у большинства этих фибул втор. пол. IV в. (Малашев, и др., 2015. С. 88. Рис. 198). Одночастный наконечник-подвеска с утраченной нижней частью (рис. 1, 6) секировидной или овальной формы может быть отнесен к индикаторам группы IV ременных гарнитур позднесарматского времени, датируемой не ранее середины IV в. (Малашев, 2000. С. 209. Рис. 1; 2; 12, И3, К, Л2; 13, А1; Малашев, и др., 2015. Рис. 206, 1–3). Аналогии небольшой пряжке с овальной рамкой и язычком, заходящим за середину ее сечения и охватывающим на всю высоту (рис. 1, 7), характерны для комплексов последних десятилетий IV – нач. V в. и лишь единично встречаются позднее (Gavritukhin, 2018. Р. 49, 50; Малашев, и др., 2015. С. 100). Важна деталь конструкции сильнопрофилированной фибулы (рис. 1, 10): она имеет не кольцо для удержания оси пружины, а вертикальную пластину с отверстием, что является влиянием прогнутых подвязных фибул группы 16-2 (по: Амброз, 1966), попадавших в регион не ранее IV в. Значим конструктивный признак катакомбы – ступеньки по всей ширине входной ямы у задней стенки, получивший широкое распространение с начала V в. (Малашев, 2010. С. 119, 120). Учитывая сказанное, комплекс должен датироваться последними десятилетиями IV в.
11 Братские 1-е курганы, курган 1462 (Малашев, 2018. Рис. 1664–1675) (рис. 1, 11–13). Дату комплекса определяет пряжка (рис. 1, 11) с овальной утолщенной в передней части рамкой, прямым язычком без прогиба, доходящим до середины высоты рамки, и уступом у основания (он несколько ниже, чем обычно). Такие изделия соотносятся с типом П10 (по: Малашев, 2000) с основным периодом распространения во втор. и трет. четв. IV в. (Малашев, и др., 2015. С. 99. Рис. 203)1.
1. Пряжки с подобными признаками известны и позднее; критерии разделения рассматриваемых в статье ранних вариаций от поздних пока не разработаны, но для данной работы важна указанная дата именно раннего массива этих пряжек.
12 Бесланский могильник катакомба 523 (Джанаев, 2012. Рис. 3113; 3114; 3116) (рис. 1, 14–20). Выразительный набор пряжек (рис. 1, 17–20) атрибутируется как П10 (по: Малашев, 2000) с датировкой втор. и трет. четв. IV в. Небольшая (2.2 см) двучленная лучковая фибула с длинной обмоткой спинки (рис. 1, 15) характерна для IV в., исключая начало столетия (см. выше). Представляет интерес кувшин с носиком-сливом и декором в виде вертикальных налепных валиков (рис. 1, 16). Подобная орнаментация кувшинов со сливом неизвестна в III и раннем IV в., в это время она была распространена только на стационарной таре. Широкое распространение на кувшинах, в том числе трехручных, данный декор получает с начала V в. (Абрамова, 1997. Рис. 71, 15, 19, 28, 29, 30; 72, 11, 12, 16, 17, 23, 29–31; Малашев, 2001. Рис. 52, 9А, 9Б1, 9Б2; Malashev, 2018. Fig. 13A, 1). Наиболее ранний трехручный кувшин с подобным декором входил в состав погребения 855 Октябрьский I (Малашев, 2019. Рис. 1296–1305) вместе с накладками в виде лунниц и пряжками с язычками, охватывающими рамку на всю ее высоту, которые определяют дату комплекса в рамках последних десятилетий IV – начала V в. (см. выше). Таким образом, одноручные кувшины вряд ли могут датироваться ранее сер. – втор. пол. IV в., а по сочетанию с пряжками П10 комплекс относится к сер. – третьей четв. данного столетия.
13 Время появления фибул рассматриваемого варианта могут маркировать ряд погребальных комплексов (рис. 2).
14

Рис. 2. Погребальные комплексы аланской культуры Северного Кавказа с сильнопрофилированными фибулами 11-II-3 и переходной формой от варианта II-2 к II-3: 1–5 – курганный могильник Братские 1-е курганы, курган 1420; 6–9 – курганный могильник Братские 1-е курганы, курган 39; 10 – Бесланский могильник, катакомба 514; 11 – Бесланский могильник, катакомба 788 (1–9 по: Малашев, 2018; 10, 11 по: Джанаев, 2012). Fig. 2. Burial complexes of the Alan culture of the North Caucasus with strongly profiled fibulae 11-II-3 and a transitional form from variant II-2 to II-3
15 Братские 1-е курганы, курган 1420 (Малашев, 2018. Рис. 1115–1117) (рис. 2, 1–5). Вместе с фибулой варианта II-3 (рис. 2, 1) в комплексе находились две сильнопрофилированные застежки варианта II-2 (рис. 2, 2, 3), пряжка типа П2а (по: Малашев, 2000) (рис. 2, 4), бронзовая петля, связанная с женским костюмом (рис. 2, 5). Появление сильнопрофилированных фибул варианта II-2 относится к перв. пол. III в.; продолжали использоваться они и во втор. пол. этого столетия (Габуев, Малашев, 2009. С. 134, 135; Гавритухин, 2010. С. 53, 54). Пряжки с овальной рамкой, незначительно утолщенной в передней части, прогнутым язычком без уступа у основания, не доходящим до середины высоты рамки, и округлым щитком характерны для комплексов перв. пол. – сер. III в., но могут встречаться и в ранней части второй половины этого века (Малашев, 2000. С. 196, 209. Рис. 1; 2). Основной период использования бронзовых петель – втор. пол. II – сер. III в. (Габуев, Малашев, 2009. С. 138), но встречаются они и в ранней части второй половины третьего столетия. Исходя из планиграфического контекста данного кургана (Малашев, 2018. Рис. 6) и хронологии находок, его датировка – сер. III в.
16 Братские 1-е курганы, курган 39 (Малашев, 2018. Рис. 1344, 1345) (рис. 2, 6–9). Фибула (рис. 2, 9) по размерам занимает промежуточное положение между вариантами II-2 и II-3 и, по всей видимости, отражает процесс формирования последнего. В состав комплекса также входят фибула варианта II-2 (рис. 2, 6), одежная петля (рис. 2, 7) и пряжка (рис. 2, 8), соотносимая с типом П4 (по: Малашев, 2000). О хронологии фибул варианта II-2 и петель – см. выше. Пряжка с овальной рамкой, слегка утолщенной в передней части, прогнутым в средней части язычком без уступа у основания, не доходящим до середины высоты рамки, и прямоугольным щитком с загнутыми краями, имитирующими фасетировку, может датироваться перв. пол. – сер. III в. (Малашев, 2000. С. 196, 209. Рис. 1; 2). Планиграфический контекст данного кургана несколько более поздний, чем кургана 1420, но также может рассматриваться в рамках середины III в.
17 Бесланский могильник, катакомба 514 (Джанаев, 2012. Рис. 1193–1199). Для датировки фибулы (рис. 2, 10) важны следующие находки. Бронзовая пружинная одночленная застежка со стрежневидной спинкой и завитком на конце пластинчатого приемника, относящаяся к варианту 3 группы 13 (по: Амброз, 1966): их поздние образцы встречаются в комплексах группы 3 периодизации центральнокавказских фибул и датируются первой половиной III в. (Габуев, Малашев, 2009. С. 133, 134. Рис. 137; 138). Двухчастные наконечники-подвески типа Н4 (по Малашев, 2000. Рис. 1; 2) встречаются в комплексах группы 4, датируемой от сер. III в. (Габуев, Малашев, 2009. С. 133. Рис. 137; 138), однако их появление можно отнести к перв. пол. III в., очевидно, к поздней ее части (Малашев и др., 2018. С. 198. Рис. 6, 3). Одночастное кольцо с зажимом (тип С8 по В.Ю. Малашеву), образованным расплющенными и соединенными заклепкой внахлест концами кольца, является характерным предметом сбруйных наборов перв. пол. III в. и изредка ранней части второй половины этого столетия (Малашев, 2000. С. 198, 208. Рис. 1). Перечисленные находки определяют датировку комплекса в рамках перв. пол. III в., скорее всего, поздней ее части. Рассматриваемую фибулу можно назвать “гибридной” (по терминологии В.В. Кропотова): показателен очень тонкий корпус с отсутствием бусин и короткая пружина: она сочетает признаки застежек вариантов 11-II-3 и 13-3; условно ее можно считать началом эволюционного ряда профилированных фибул варианта 11-II-3.
18 Бесланский могильник, катакомба 788 (Джанаев, 2012. Рис. 515). Для оценки хронологии фибулы (рис. 2, 11) и данного погребения наиболее показателен планиграфический контекст; в соседних комплексах находились крупные (5–6.5 см) двучленные лучковые фибулы группы 15-III по А.К. Амброзу, характерные для втор. пол. III в.
19 К наиболее ранним комплексам можно отнести погребение на Директорской горке (Абрамова, 1997. Рис. 16, 3–9), погребение 2 кургана 13 Большой Дмитриевки (Матюхин, Ляхов, 1991) и погребения 9,1 и 12 Хумаринского могильника (Абрамова, 1996. Рис. 1, 6, 8). Директорская горка2, судя по крупной (5 см) двучленной лучковой фибуле датируется в пределах втор. пол. III в. К этому же времени относится и погр. 2 кург. 13 Большой Дмитриевки (Малашев, Яблонский, 2008. Рис. 210; Гавритухин, Малашев, 2018. С. 110, 111). Сильнопрофилированная фибула из этого комплекса, по наблюдению И.О. Гавритухина, более близка к застежкам варианта II-2, с которыми ее сближают размеры (Гавритухин, 2010. С. 54)3, но отличает наличие декоративной вставки на спинке, стилистически близкой фибулам варианта II-3 (рис. 1, 2; 4, 11). Данный образец допустимо считать переходной формой от варианта II-2 к варианту II-3. Одна из Хумаринских застежек (погр. 9,1) происходит из комплекса, датируемого не позднее сер. III в., другая (погр. 12) узко не датируется.
2. Если считать данный комплекс достоверным, поскольку он не отражен в отчетах (Абрамова, 1997. С. 27).

3. См. также фибулы из Алхастинской катакомбы (Абрамова, 1997. Рис. 13), датируемой сер. III в.
20 Серия комплексов с сильнопрофилированными фибулами варианта 11-II-3 происходит с территории Нижнего Дона и Нижнего Поволжья (рис. 3, 4).
21

Рис. 3. Погребальные комплексы Нижнего Дона с сильнопрофилированными фибулами 11-II-3: 1–5 – могильник Центральный VI, курган 9 (по: Безуглов, 2008); 6–8 – могильник Агеевский, курган 1 (по: Узянов, 1978); 9–12 – курган у ст. Раздорской (по: Безуглов, Захаров, 1988); 13–18 – могильник Маяк, курган 5 (по: Безуглов, 2008). Fig. 3. Burial complexes of the Lower Don region with strongly profiled fibulae 11-II-3
22 Центральный VI, курган 9 (рис. 3, 1–5) (Безуглов, Копылов, 1989. Рис. 2, 4–8). Две двучленные лучковые фибулы со стержневидными спинками (рис. 3, 2, 3) серии 15-III, длиной 4.2-4.3 см, как говорилось выше, на уровне тенденции занимают промежуточную позицию между крупными (5-6 см) застежками втор. пол. III в. и мелкими образцами развитого и позднего IV в. и датируются около рубежа третьего-четвертого столетий. Крупная (6.3 см) фибула этой же схемы с пластинчатой спинкой (рис. 3, 1) индивидуальна. Сравнительно “архаично” выглядит пряжка со слегка прогнутым в средней части язычком и, очевидно, низким уступом у основания (рис. 3, 5), более характерная для втор. пол. III в. Датировка комплекса, исходя из сказанного, – финал III или начало IV в.
23 Агеевский, курган 1 (Узянов, 1978. Рис. 1415–1424) (рис. 3, 6–8). Из сохранившегося после ограбления в древности инвентаря показательна небольших размеров широкодонная миска с загнутым внутрь бортиком (рис. 3, 7), характерная для продукции производственных центров аланской культуры: миски данной морфологии, появляются не позднее втор. четв. IV в. (Коробов и др., 2020. Рис. 5, 9; 6, 2, 4), получают развитие во втор. пол. IV и перв. пол. V в. (Габуев, Малашев, 2009. С. 116, 117. Рис. 127, 16–23).
24 В кургане у ст. Раздорской (рис. 3, 9–12) дату могут определять удила с массивными петлями и зажимами с тремя штифтами (рис. 3, 12), так и их аналоги (Малашев, 2000. Рис. 12, Б11; 13, Г18), соотносимые со щитками пряжек типа П10 (Малашев, 2000. Рис. 2; Гавритухин, 2010. С. 55). Это указывает на синхронизацию с комплексами хронологических групп IIIб и IV ременных гарнитур позднесарматского времени – не ранее втор. четв. IV в. (Малашев, 2000. Рис. 1).
25 Маяк, курган 5 (рис. 3, 13–18). Комплекс был рассмотрен ранее, вошел в состав группы IIIб и датирован втор. – трет. четв. IV в. (Малашев, 2000. Рис. 1. С. 206). Здесь наиболее показательны двухчастный наконечник-подвеска с секировидным расширением в нижней части типа Н7 (по: Малашев, 2000) (рис. 3, 14), пряжки типа П10 (по: Малашев, 2000) с массивным язычком, охватывающим рамку до середины ее высоты, с высоким уступом у основания (рис. 3, 15, 16), а также двучленная прогнутая подвязная фибула варианта 16-I-2 (по: Амброз, 1966) (рис. 3, 13). Аналогичную оценку комплекс получил у И.О. Гавритухина (2010. С. 56).
26 Комаров II, курган 7 (рис. 4, 1–3). Хронологию комплекса определяют двучленная фибула с овальной спинкой “лебяжьинской” серии (рис. 4, 2), варианта 15-VI-3 (по: Амброз, 1966. С. 56, 57), а также кувшин со сливом и орнаментацией тулова горизонтальными и вертикальными налепными валиками (рис. 4, 3). В распоряжении А.К. Амброза были только внекомплексные находки “лебяжьинских” фибул, что отразилось на их хронологической оценке – “предположительно, III и IV в.”; территория распространения – “только Кавказ”, соответствующая ареалу производственных центров. Выборка этих фибул приведена М.П. Абрамовой; однако они тоже являются внекомплексными и не позволяют делать заключения о хронологии (Абрамова, 1997. Рис. 6, 3; 50, 4, 7; 51, 4; 54, 12, 15, 16). Вопрос их хронологии пока целенаправленно не рассматривался. Определенные реперы дают материалы раскопок 2019 г. курганного могильника Киевский I (Малашев, 2019. Рис. 1518, 5; 1630, 3; 1857, 7). Все комплексы, по наборам ременных гарнитур (пряжки, наконечники ремней, накладки в виде лунниц) и цельнолитым серьгам с полиэдрической бусиной, надежно соотносятся с материалами гуннского времени и датируются от последних десятилетий IV по перв. пол. V в. Разумеется, ограниченность выборки из четырех надежно документированных комплексов не позволяет делать далеко идущих выводов. Однако отсутствие в погребениях большей части IV в. подобных фибул не оставляет сомнений в их распространении не ранее сер. IV в., а, скорее, в последние десятилетия. С этим заключением хорошо соотносится хронология кувшинов со сливом и орнаментацией тулова горизонтальными и вертикальными налепными валиками (см. выше), что говорит о дате комплекса не ранее сер. IV в.
27

Рис. 4. Погребальные комплексы Нижнего Дона и Нижнего Поволжья с сильнопрофилированными фибулами 11-II-3: 1–3 – могильник Комаров II, курган 7 (по: Безуглов, 2008); 4–6 – могильник Барановка, курган 3 (по: Скрипкин, 1974); 7–9 – Большая Дмитриевка, курган 3 погребение 1; 10, 11 – Большая Дмитриевка, курган 1 погребение 2 (по: Матюхин, 1992). Fig. 4. Burial complexes of the Lower Don and Lower Volga regions with strongly profiled fibulae 11-II-3
28 Новосадковский, курган 14 (Ильюков, 1985. Рис. 280–302). Дату комплекса (трет. четв. – втор. пол. IV в.) с сильнопрофилированной застежкой дают двучленная прогнутая подвязная фибула 16-I-3 (по: Амброз, 1966), очевидно, поздний дериват данного варианта длиной 6.4 см, и пряжка, скорее всего, соответствующая ременным застежкам типа П10 (см. о них выше).
29 Новый, курган 45 (Ильюков, 1982. Рис. 760–773). Сохранившийся после ограбления инвентарь не позволяет узко датировать комплекс. Квадратная форма ровика, с учетом контекста аланской культуры указывает на IV в. (см. выше). Сильнопрофилированная фибула имеет широкую пластинчатую спинку (см. Гавритухин, 2010. Рис. 4, 4, 5).
30 Новый, курган 123 (Ильюков, 1983. Рис. 85–97). Отсутствие в комплексе хронологически показательных предметов не дает оснований для узкой датировки. Возможно, сильнопрофилированная фибула имела широкую пластинчатую спинку, однако низкого качества иллюстрация в отчете и лаконичное описание не позволяют делать однозначное заключение.
31 Барановка, курган 3 (рис. 4, 4–6). Предложенная А.С. Скрипкиным дата погребения (сер. – втор. пол. III в.) (Скрипкин, 1977. С. 114) нуждается в корректировке. Исходя из наличия крупного кувшина со сливом и орнаментацией тулова налепными валиками (рис. 4, 6), комплекс датируется не ранее сер. IV в. (см. выше).
32 Большая Дмитриевка, курган 3, погребение 1 (рис. 4, 7–9). Для оценки хронологии показательна серьга (рис. 4, 7), имеющая ближайшие аналогии в джетыасарской культуре (Левина, 1996. Рис. 143, 4–7). Серьги из склепа № 27 Томпакасар сопровождали ременные гарнитуры и двупластинчатая фибула, относящиеся к гуннскому времени (Левина, 1993. Рис. 50, 9; 52, 8, 9; 53, 1; 54, 1, 2). Медальон, обильно декорированный треугольниками зерни, стилистически близок предметам гуннского времени (Засецкая, 1994. Табл. 7, 1; 8, 1; 13, 1, 8; 24, 1, 2, 9; 25, 3; 33, 2. Рис. 11; Малашев, 2000. Рис. 13, В3; Габуев, 2014. Рис. 5; 7, 1, 4; 8, 1; 10; 11; 12). Распространение данной стилистики, не имеющей истоков в вещах юга Восточной Европы позднесарматского времени и связанной с азиатскими традициями, все же можно датировать несколько ранее последних десятилетий IV в. (Голдина, 1986. Табл. 14, 2; Малашев, 2000. Рис. 12, В3, Г2, Г3. С. 204-205; Дьяченко и др., 1995. Рис. 12, 9; Дьяченко, 1999. Рис. 4, 16).
33 Большая Дмитриевка, курган 1 погребение 2 (рис. 4, 10, 11). Датировка комплекса может опираться на пряжку (рис. 4, 10), не очень внятно воспроизведенную в публикации, но атрибутируемой по овальной форме щитка и язычку без прогиба как тип П9 или П10 (Малашев, 2000. Рис. 1; 2), что определяет ее датировку не ранее финала III в., а скорее, IV в., исключая его последние десятилетия.
34 Еще три фибулы с территории Нижнего Поволжья происходят из памятников Белогорье 2, курган 2 (Матюхин, 1993. Рис. 252, 1; 265) (рис. 5, 1); Кривая Лука XXVII, курган 4 (Федоров-Давыдов и др., 1979) (рис. 5, 2) и Глазуновский II, курган 4 (Гуренко, 1996. Илл. 11, 6). Инвентарь всех комплексов (первых двух вследствие ограбления в древности) мало информативен для узкой датировки.
35

Рис. 5. Погребальные комплексы Нижнего Поволжья и Калмыкии с сильнопрофилированными фибулами 11-II-3: 1 – могильник Белогорье, курган 2 (по: Матюхин, 1993); 2 – могильник Кривая Лука XXVII, курган 4 (по: Федоров-Давыдов, Дворниченко, Паромов, 1979); 3–12 – могильник Аршань-Зельмень II, курган 3 (по: Очир-Горяева, 2009 и личному архиву М.В. Кривошеева); 13, 14 – могильник Джангар I, курган 3 (по: Мышкин, 1988). Fig. 5. Burial complexes of the Lower Volga region and Kalmykia with strongly profiled fibulae 11-II-3
36 Аршань-Зельмень II, курган 3 (Республика Калмыкия). Комплекс приведен по публикации М.А. Очир-Горяевой (2009) и личному архиву М.В. Кривошеева, осмотревшего и сфотографировавшего часть вещей, включая керамику. Атрибуция фибул в публикации М.А. Очир-Горяевой (одночленные лучковые?! – 2009. С. 364) и хронология (II в. н. э.?! – 2009. С. 366) не соответствуют действительности. В состав комплекса входят 4 одежные застежки – две сюльгамы (рис. 5, 10, 11), находящие аналогии в памятниках Терско-Сулакского междуречья сер. III – IV в., одночленная пружинная фибула с коленчато-изогнутой спинкой (рис. 5, 5) группы 13 варианта 8 (Амброз, 1966. С. 46) и сильнопрофилированная варианта 11-II-3 (рис. 5, 4). Фибулы группы 13 варианта 8 распространены на территории Южного Приуралья и Заволжья и являются здесь привозными. Их датировка – III в. без финала столетия (Малашев, Яблонский 2008. С. 62). Детали ожерелий в виде спиралевидных пронизей с 14-гранными бусинами (рис. 5, 3) характерны для III в. (Малашев, Яблонский 2008. С. 64). Для комплексов сер. – втор. пол. III в. характерны ожерелья с подвесками в виде лунниц (рис. 5, 9). Медальоны со вставками, составляющими ожерелья (рис. 5, 6, 7), как и зеркала с центральной петлей и мотивом квадрата в центре (рис. 5, 12), известны не позднее втор. пол. III в. (см. Большая Дмитриевка, курган 13, погребение 2; Гавритухин, Малашев, 2018. С. 110, 111). В погребении была шкатулка, от которой сохранился ключ (рис. 5, 8). Шкатулки не попадали к степному населению позже разрушения Танаиса, но могли сохраняться у них в быту несколько позднее, что подтверждается находкой в кургане 839 могильника Октябрьский I, относящегося по лучковой двучленной фибуле ко втор. пол. III в. (Малашев, 2019. Рис. 1007, 6; 1008, 16). Таким образом, комплекс может датироваться втор. пол. III в., скорее, ранней ее частью.
37 Джангар I, курган 3 (Республика Калмыкия) (рис. 5, 13, 14) (Мышкин, 1988. Рис. 25–29). Из хронологически показательных вещей после ограбления сохранилась золотая подвеска в виде цилиндрика, декорированного по боковой поверхности напаянным орнаментом из S-образных завитков и “веревочки”. Подобные подвески известны со среднесарматского времени и продолжают встречаться до сер. III в. (Мошкова, 2009. Рис. 2, 1). Наиболее поздний экземпляр происходит из кургана 826 могильника Октябрьский I (Малашев, 2019. Рис. 839, 16, 26; 840, 17, 18, 21, 29) в комплексе с пряжками типа П9 (по: Малашев, 2000), определяющими дату не ранее финальных десятилетий III в. Наиболее вероятная дата кургана 3 Могильник Джангар I – втор. пол. III в.
38 Гулюковский могильник, погребение 35 (Гавритухин и др., 2019. Рис. 5, 16) (рис. 6, 2). Расположен у с. Гулюково Мензелинского района Республики Татарстан. На памятнике выделяется группа из 17 погребений, датируемая в рамках “середины IV в., не исключая возможности ее расширения и до последней четверти столетия” (Бугров, Асылгараева, 2020. С. 146–149). В двух погребениях (35 и 67) встречены сильнопрофилированные фибулы. Находки фибул из погр. 35 рассмотрены И.О. Гаритухиным, датировавшим комплекс в рамках втор. – трет. четв. IV в. (Гавритухин и др., 2019. С. 177, 179).
39

Рис. 6. Погребальные комплексы лесостепного и лесного Поволжья, Приуралья и Крыма с сильнопрофилированными фибулами 11-II-3: 1 – Гулюковский могильник, погребение 67 (по: Гавритухин, Астафьев, Богданов, 2019); 2 – Гулюковский могильник, погребение 35 (по: Валиев, 2012); 3–6 – Старо-Кабановский могильник, погребение 107 (по: Васюткин, Останина, 1986); 7–10 – Уржумкинский могильник, погребение 21 (по: Никитина, 1999); 11 – могильник Фронтовое, погребение 13 (по: Гавритухин и др., 2020). Fig. 6. Burial complexes of the forest-steppe, forest Volga region, the Urals and the Crimea with strongly profiled fibulae 11-II-3
40 Гулюковский могильник, погребение 67 (Валиев, 2012. С. 27–30. Рис. 117, 10) (рис. 6, 1). Состав комплекса не дает возможности его узко датировать. Однако, учитывая морфологическое сходство фибул из погребений 35 и 67 (отсутствие бусин на корпусе) и близость расположения погребений на плане могильника (Бугров, Асылгараева, 2020. Рис. 1, 2), можно предполагать и близкую хронологию застежек из этих комплексов.
41 Старо-Кабановский могильник (Республика Башкортостан, Краснокамский район), погребение 107 (Васюткин, Останина, 1986. Табл. 13, 1–21; 14, 1) (рис. 6, 7–10). Дату комплекса определяют пряжка типа П10 (по: Малашев, 2000) (рис. 6, 9) – втор. – трет. четв. IV в. и крупная бабочковидная фибула (рис. 6, 8), характерная для комплексов мазунинской культуры – не ранее IV в.
42 Уржумкинский могильник, погребение 21 (Республика Марий Эл, Звениговский район) (Никитина, 1999. Рис. 54) (рис. 6, 3–6). Фрагмент поясного набора с накладками (рис. 6, 4) и коньковая подвеска (рис. 6, 5) находят аналогии в материалах четвертой хронологической группы, датируемой Н.А. Лещинской IV в., возможно, исключая его последнюю четверть (2014. С. 171-173. Табл. 90, 17; 93, 7, 9). Шумящие подвески, подобные встреченной в данном комплексе (рис. 6, 6), характерны для пятой хронологической группы (конец IV – V в.), но ранние образцы появляются в предшествующее время (IV в.) (Лещинская, 2014. С. 172. Табл. 91, 2, 3; 97, 12).
43 Фронтовое 3, погребение 13 (Республика Крым, г. Севастополь) (рис. 6, 11). Погр. 13, содержавшее сильнопрофилированную фибулу варианта 11-II-3, относится к периоду 2 некрополя, датируемому от сер. – втор. пол III по сер. IV в. (Гавритухин и др., 2020. Рис. 5, 13; С. 93, 95). Уточнить хронологию комплекса помогают две лучковые двучленные фибулы длиной 4.5 см и подвеска-лунница, позволяющие отнести данное погребение к позднему III в.
44 В заключение можно сделать ряд выводов. Появление сильнопрофилированных фибул варианта 11-II-3 относится к середине III в. В течение второй половины столетия фиксируется период их сосуществования с застежками варианта 11-II-2. За пределами “метрополии” – ареала аланской культуры – единичные экземпляры фибул варианта 11-II-3 появляются во второй половине III в.; массовое их распространение происходит не ранее финала этого столетия, а большая часть находок датируется уже IV в. Верхняя хронологическая граница рассматриваемых фибул распространяется на гуннское время, но не выходит за пределы IV в. На уровне тенденции для застежек IV в. характерны следующие признаки: 1) уплощенная спинка, декорированная двумя вставками (2 экз.); 2) отсутствие одной бусины у головки (3 экз.) или обеих бусин на корпусе (3 экз.; исключение – “гибридная” фибула из кат. 514 Бесланского могильника); 4) широкая пластинчатая спинка без бусин на корпусе. Большая часть находок фибул варианта 11-II-3 с Нижней Волги и Дона происходит из катакомб, генетически связанных с погребальной традицией аланской культуры, что отражает не только преобладание этих погребальных сооружений в IV в., но и связь с культурной традицией “метрополии”.
45 Мы глубоко признательны нашим коллегам и друзьям И.О. Гавритухину, М.В. Кривошееву и А.А. Красноперову за ознакомление с неизвестными нам материалами и рекомендациями в процессе подготовки статьи.
46 Выражаем сердечную благодарность Д.Г. Бугрову, Р.Р. Валиеву, Ф.С. Дзуцеву, Э.Г. Джанаеву, В.Н. Мышкину за возможность привести в статье неопубликованные материалы из их раскопок; А.Н. Свиридову и С.В. Язикову – за возможность обсуждения неопубликованных материалов из их раскопок.

Библиография

1. Абрамова М.П. Фибулы Хумаринского могильника (II–III вв. н.э.) // Историко-археологический альманах. Вып. 2 / Отв. ред. Р.М. Мунчаев. Армавир; М.: Армавирский краевед. музей, 1996. С. 100–105.

2. Абрамова М.П. Ранние аланы Северного Кавказа. М.: ИА РАН, 1997. 165 с.

3. Амброз А.К. Фибулы юга европейской части СССР (II в. до н.э. – IV в. н.э.). М.: Наука, 1966 (Археология СССР. Свод археологических источников; вып. Д1-30). 142 с.

4. Безуглов С.И. Курганные катакомбные погребения позднеримской эпохи в нижнедонских степях // Проблемы современной археологии / Отв. ред. М.Г. Мошкова. М.: ИА РАН, 2008. С. 284–301.

5. Безуглов С.И., Захаров А.В. Могильник Журавка и финал позднесарматской эпохи в Правобережном Подонье // Известия Ростовского областного музея краеведения. Вып. 5. Ростов-на-Дону: Ростовское кн. изд-во, 1988. С. 5–28.

6. Безуглов С.И., Копылов В.П. Катакомбные погребения III–IV вв. на Нижнем Дону // Советская археология. 1989. № 3. С. 171–183.

7. Бугров Д.Г., Асылгараева Г.Ш. Животные в погребальном обряде населения Нижнего Прикамья первой половины I тыс. н.э. (по материалам Гулюковского могильника) // Поволжская археология. 2020. № 1 (31). С. 146–166.

8. Валиев Р.Р. Отчет об охранно-спасательных археологических исследованиях Гулюковского могильника в Мензелинском районе Республики Татарстан в 2012 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 34294.

9. Васюткин С.М., Останина Т.И. Старо-Кабановский могильник – памятник мазунинской культуры в северной Башкирии // Вопросы истории и культуры Удмуртии / Ред. Т.И. Останина. Устинов: Удмуртия, 1986. С. 63–130.

10. Габуев Т.А. Аланские княжеские курганы V в. н.э. у села Брут в Северной Осетии. Владикавказ: Ин-т истории и археологии Республики Северная Осетия – Алания: Гос. музей искусства народов Востока, 2014. 68 с.

11. Габуев Т.А., Малашев В.Ю. Элементы погребального обряда могильников Брутского городища // Северный Кавказ и мир кочевников в раннем железном веке / Отв. ред. В.И. Козенкова, В.Ю. Малашев. М.: ИА РАН, 2007. С. 458–471.

12. Габуев Т.А., Малашев В.Ю. Памятники ранних алан центральных районов Северного Кавказа. М.: Таус, 2009. 468 с.

13. Гавритухин И.О. Находка из Супрут в контексте восточноевропейских сильно профилированных фибул // Лесная и лесостепная зоны Восточной Европы в эпохи римских влияний и Великого переселения народов. Конференция 2. Ч. 1 / Ред. А.М. Воронцов, И.О. Гавритухин. Тула: Гос. музей-заповедник «Куликово поле», 2010. С. 49–67.

14. Гавритухин И.О., Астафьев А.Е., Богданов Е.С. Фибулы с поселения Каракабак (полуостров Мангышлак) // Поволжская археология. № 3 (29). 2019. С. 170–189.

15. Гавритухин И.О., Свиридов А.Н., Язиков С.В. Могильник римского времени Фронтовое 3 в Юго-Западном Крыму (предварительное сообщение) // Российская археология. № 2. 2020. С. 91–109.

16. Гавритухин И.О., Малашев В.Ю. Зеркало с центральной петлей и орнаментальной композицией с мотивом квадрата в центре // Брянский клад украшений с выемчатой эмалью восточноевропейского стиля (III в. н.э.) / Отв. ред. А.М. Обломский. М.: ИА РАН; Вологда: Древности Севера, 2018 (Раннеславянский мир; вып. 18). С. 105–114.

17. Голдина Р.Д. Исследования курганной части Бродовского могильника // Приуралье в древности и в средние века / Отв. ред. А. А. Тронин. Устинов: Удмуртский гос. ун-т, 1986. С. 47–98.

18. Гуренко Л.В. Отчет о проведении археологических исследований в Кумылженском районе Волгоградской области (у станицы Глазуновской) в 1996 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 20062, 20063.

19. Дьяченко А.Н. Исследование курганного могильника Абганерово II в Октябрьском районе Волгоградской области // Историко-археологические исследования в Нижнем Поволжье. Вып. 3. Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. ун-та, 1999. С. 31–45.

20. Дьяченко А.Н., Блохин В.Г., Шинкарь О.А. Археологические исследования у с. Абганерово Октябрьского района Волгоградской области // Археолого-этнографические исследования в Волгоградской области / Отв. ред. Б.Ф. Железчиков. Волгоград: Перемена, 1995. С. 83–139.

21. Джанаев Э.Г. Отчет об исследовании Бесланского курганного катакомбного могильника в Правобережном районе Республики Северная Осетия-Алания в 2011 г. (в зоне строительства автомагистрали М-29 «Кавказ» на участке обхода г. Беслан), 2012 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 29675–29693.

22. Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV – V вв.). СПб.: Эллипс, 1994. 221 с.

23. Ильюков Л.С. Отчет об исследовании курганного могильника у х. Нового Мартыновского района Ростовской области в 1982 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 9256, а–е.

24. Ильюков Л.С. Отчет об исследовании курганного могильника у хут. Нового Мартыновского района Ростовской области в 1983 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 10710, а–б.

25. Ильюков Л.С. Отчет об исследовании курганов в зоне строительства Мартыновской оросительной системы в Ростовской области в 1985 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 10925, а–б.

26. Коробов Д.С., Малашев В.Ю., Фассбиндер Й. Предварительные результаты раскопок на курганном могильнике Левоподкумский 1 близ Кисловодска // Краткие сообщения Института археологии. 2014. Вып. 232. С. 120–135.

27. Коробов Д.С., Малашев В.Ю., Фассбиндер Й. Комплексное исследование раннеаланских захоронений IV в. н.э. в Северной Осетии // Краткие сообщения Института археологии. 2020. Вып. 260. С. 441–458.

28. Левина Л.М. Джетыасарские склепы // Низовья Сырдарьи в древности. Вып. II. Джетыасарская культура. Ч. I. Склепы / Отв. ред. Б.И. Вайнберг. М.: Ин-т этнологии и антропологии РАН, 1993. С. 33–198.

29. Левина Л.М. Этнокультурная история Восточного Приаралья. М.: Восточная литература, 1996. 396 с.

30. Лещинская Н.А. Вятский край в пьяноборскую эпоху (по материалам погребальных памятников I–V вв. н.э.). Ижевск: Удмуртский гос. ун-т, 2014 (Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции; т. 27). 472 с.

31. Малашев В.Ю. Периодизация ременных гарнитур позднесарматского времени // Сарматы и их соседи на Дону. Вып. 1 / Отв. ред. Ю.К. Гугуев. Ростов-на-Дону: Терра, 2000. С. 194–232.

32. Малашев В.Ю. Керамика раннесредневекового могильника Мокрая Балка. М.: ИА РАН, 2001. 149 с.

33. Малашев В.Ю. Отчет об охранно-спасательных исследованиях могильника “Братские 1-е курганы” в зоне строительства магистрального газопровода “Моздок – Грозный” в Надтеречном районе Чеченской Республики в 2018 г. (Открытые листы №№ 410, 411) // Архив Института археологии РАН. Р-1. Б/н.

34. Малашев В.Ю. Отчет об охранно-спасательных исследованиях могильника об охранно-спасательных исследованиях курганных могильников “Октябрьский I” и “Киевский I” в зоне строительства магистрального газопровода “Моздок–Грозный” в Моздокском районе Республики Северная Осетия – Алания в 2019 г. (Открытые листы №№ 2739, 2740) // Архив Института археологии РАН. Р-1. Б/н.

35. Малашев В.Ю., Гаджиев М.С., Ильюков Л.С. Страна маскутов в Западном Прикаспии. Курганные могильники Прикаспийского Дагестана III–V вв. н.э. Махачкала: МавраевЪ, 2015. 452 с.

36. Малашев В.Ю., Яблонский Л.Т. Степное население Южного Приуралья в позднесарматское время: По материалам могильника Покровка 10. М.: Восточная литература, 2008. 365 с.

37. Матюхин А.Д. Сарматские памятники I–IV вв. Саратовского Правобережья (краткий обзор материалов) // Археология восточно-европейской степи. Вып. 3. Саратов: Саратовский гос. ун-т, 1992. С. 144–158.

38. Матюхин А.Д. Археологические разведки в Калининском районе и раскопки курганов у с. Большая Дмитриевка Лысогорского района Саратовской области в 1993 году // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 18017.

39. Матюхин А.Д., Ляхов С.В. Новое позднесарматское погребение в лесостепном Саратовском Правобережье // Археология восточно-европейской степи. Вып. 2. Саратов: Саратовский гос. ун-т, 1991. С. 135–152.

40. Мошкова М.Г. Женское погребение в кургане 2 из Лебедевского могильного комплекса (раскопки Г.И. Багрикова) // Гунны, готы и сарматы между Волгой и Дунаем / Ред. А.Г. Фурасьев. СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2009. С. 99–113.

41. Мышкин В.Н. Отчет о раскопках курганных могильников у совхоза “Джангар” в Октябрьском районе Калмыцкой АССР в 1988 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 16124, 16125.

42. Никитина Т.Б. История населения Марийского края в I тыс. н.э. (по материалам могильников). Йошкар-Ола: Марийский науч.-исслед. ин-т языка, литературы и истории, 1999 (Труды Марийской археологической экспедиции; т. V). 157 с.

43. Очир-Горяева М.А. Богатое позднесарматское погребение из могильника Аршань-Зелмень // Нижневолжский археологический вестник. Вып. 10 / Отв. ред. А.С. Скрипкин, Л.Т. Яблонский. Волгоград: Изд-во Волгоградского ун-та, 2009. С. 363–371.

44. Скрипкин А.С. Позднесарматское катакомбное погребение из Черноярского района Астраханской области // Краткие сообщения Института археологии. 1974. Вып. 140. С. 57–63.

45. Скрипкин А.С. Фибулы Нижнего Поволжья (по материалам сарматских погребений) // Советская археология. № 2. 1977. С. 100–120.

46. Узянов А.А. Отчет о работе Багаевского отряда Донской археологической экспедиции ИА РАН СССР в 1976 г. (Ростовская-на-Дону обл., Семикаракорский район). Т. 2 // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 7044, 7044д.

47. Федоров-Давыдов Г.А., Дворниченко В.В., Паромов Я.М. Отчет о раскопках курганов в зоне строительства I очереди Калмыцко-Астраханской рисовой оросительной системы в Черноярском р-не Астраханской обл. в 1979 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 8397, а, б.

48. Gavritukhin I.O. Belt sets from Alanic graves: Chronology and cultural links // Belinskij A.B., Harke H. Ritual, society and population at Klin-Yar (North Caucasus): Excavations 1994?1996 in the Iron Age to early medieval cemetery. Bonn: Habelt-Verlag, 2018 (Archaologie in Eurasien; Bd. 36). Р. 49–96.

49. Malashev V.Yu. Pottery vessels from Sarmatian and Alanic graves // Belinskij A.B., Harke H. Ritual, society and population at Klin-Yar (North Caucasus): Excavations 1994?1996 in the Iron Age to early medieval cemetery. Bonn: Habelt-Verlag, 2018. (Archaologie in Eurasien; Bd. 36). P. 35–48.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести