Везде
Проблемы изучения происхождения мадьяр (по урало-сибирским материалам раннего средневековья)
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Проблемы изучения происхождения мадьяр (по урало-сибирским материалам раннего средневековья)
Аннотация
Код статьи
S086960630015374-0-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Матвеева Наталья Петровна Петровна 
Должность: Профессор
Аффилиация: Тюменский государственный университет
Адрес: Российская Федерация, Тюмень, ул. Престольная, 32
Дьёни Габор
Аффилиация: Университет им. Лоранда Ётвёша
Адрес: Будапешт, Венгрия
Зеленков Александр
Аффилиация: Тюменский государственный университет
Адрес: Тюмень, Россия
Выпуск
Номер 2
Страницы
147-166
Аннотация

Рассматривается схема историко-культурных процессов в западной части Западной Сибири в аспекте проблемы происхождения мадьяр, с критикой примордиалистской концепции связи их прародины с саргатской археологической культурой раннего железного века лесостепи. На основе анализа материальной культуры конца III–VIII в. по бакальским, потчевашским и карымским памятникам и фиксации анклавов ранних тюрков делается вывод о полиэтничности населения, его динамично меняющимися расселением и контактами. Авторы видят перспективу в рассмотрении ряда раннесредневековых культур в соответствии с фактом исхода политического союза “Семь мадьяр”, поддерживая точку зрения В.А. Иванова. Задача ближайших исследований – сравнение памятников VI–VIII вв. бакальской культуры лесостепного Притоболья, потчевашской культуры лесостепи и тайги Прииртышья, караякуповской культуры Южного Урала для верификации гипотезы об относительно быстром формировании мадьярского этноса под влиянием внешнеполитических факторов.

Ключевые слова
Западная Сибирь, Приуралье, раннее средневековье, археологические культуры, мадьяры
Источник финансирования
Работа подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, научные проекты № 19-59-23006, 19-39-90009, и Фонда “За русский язык и культуру” Венгрии.
Классификатор
Получено
28.06.2021
Дата публикации
28.06.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
103
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 Проблема этногенеза мадьяр, наверное, – одна из самых интригующих в истории средневековых кочевников. По ней в течение более чем столетия накопилась весьма обширная литература, предложено несколько подходов к ее решению, в последние время сделаны попытки представить обобщения по археологическим (Иванов, 1999; 2008; 2015; Тюрк, 2016; Комар, 2018), историческим (Овчинникова, Дьёни, 2008; Gyóni, 2008, 2019), лингвистическим данным (Хайду, 1985; Напольских, 1997; Егоров, 2013). В настоящей работе своей задачей мы видим выработку подхода к изучению урало-сибирского круга археологических культур, связанных с формированием мадьяр, не противоречиво сочетающего данные смежных наук.
2 Письменные источники фиксируют появление венгров в периферийных зонах европейского мира: в 819 г., около 830 г.; в 862 г. венгры еще проживали в Восточной Европе, а около 895 г. переселились в Карпатскую котловину. Период до IX в. характеризуется скупо, хотя в венгерской историографии предполагается преемственность мадьяр с оногурами и аварами, начиная с VII в. (László, 1978; Moravcsik, 1914. 280–292.old.; Szűcs, 1992). Действительно, предшествующие аварским контакты с тюркоязычным населением документируются значительной группой слов из языков огуро-булгарского круга (Хайду, 1985; Егоров 2013. С. 57). В венгерских письменных источниках упоминается край «Дентумогер» как название территории, откуда началось движение мадьяр (Kristó, 1996. 96.old). Вопрос о ее границах на сегодня очень спорный. Древность этого термина указывает на то, что до IX в. (terminus ante quem распада мадьяр на разные группы) существовало общее мадьярское этническое самосознание.
3 Топонимика определяет территорию мадьярской прародины восточнее и южнее Урала (Матвеев, 1961. С. 139), а в Приуралье угро-язычное население появляется в ходе миграции западносибирских групп (Напольских, 1997. С. 68). Самые поздние исторические источники застают его по ту и другую стороны Уральского хребта. Имеются свидетельства обитания манси в Предуралье и Башкирском Зауралье с южной границей по р. Белая (Соколова, 1975; Хисамитдинова, 1988). Эти данные делают вероятной единую ойкумену угро-язычных народов в I тыс. н.э., признаваемую многими исследователями (см., например: Белавин и др., 2009; Фодор, 2015; Кулешов, 2017. С. 82). Сибирское происхождение языка мадьяр не вызывает сомнения, так как имеется общая лексика у венгерского и самодийских языков: этноним «мадьяр» (маджар) этимологически совпадает с этнонимом «манси» (Хелимский, 1982. С. 123–125). По данным лингвистики и письменных источников определяется очень широкий ареал, где могли изначально проживать мадьяры в начале IX в.: склоны Урала, его южная часть, а также прилегающие лесостепные и подтаежные районы Западной Сибири.
4 Учитывая факт миграции, исследователи искали материальные следы культуры предков мадьяр в Восточной Европе по археологическим материалам, типологически отличающимся от серийно встречающихся в Приуралье (так называемые венгерские маркеры: шкура коня в могиле головой к покойнику, сумочки-ташки, лицевые покрытия, «венгерский» художественный стиль торевтики, серьги с многочастными привесками и др.). Сибирские аналогии использовались применительно к объяснению происхождения неволинской (Голдина, Водолаго, 1990. С. 4, 5; Голдина, 2004. С. 268), кушнаренковской и караякуповской археологических культур (Казаков, 2007. С. 49; Иванов, 2008. С. 96, 97; 2015. С. 215). Считалось, что распад «саргатской общности» в Западной Сибири и миграция ее населения в период Великого переселения народов обусловили появление новых очагов культурогенеза в Приуралье (Тот, 1970; Халикова, 1976; Могильников, 1987. С. 163; 1994. С. 67, 68; Косарев, 1991. С. 27; Корякова, 1994; Фодор, 2015. С. 22–25).
5 Данная модель до начала 2000-х годов определяла траектории исторических интерпретаций по вопросу происхождения древних мадьяр. Но дальнейшее накопление данных и заполнение лакун в историко-культурных схемах раннего железного века погасили оптимизм сторонников «общеугорской ойкумены». Получила аргументацию многокомпонентность состава населения, обосновано длительное его проживание в лесостепи Зауралья вплоть до IV в., доказано преобладание в саргатской культуре восточноиранских элементов (Матющенко, 1991; Матющенко, Татаурова, 1997. С. 102–106; Матвеева, 2000. С. 291–299). Именно поэтому на сегодняшний день ни культурные традиции, ни мировоззрение, ни расовые характеристики не позволяют отождествлять саргатскую культуру с гомогенным и многочисленным прамадьярским этносом. Как представляется, механизм культурогенеза на заре эпохи Великого переселения народов был иным.
6 Зону сложения базовых черт погребального обряда и костюмного комплекса древних венгров связывали с средневековым населением Урало-Сибирского региона, но получили весьма широкие и не совпадающие друг с другом зоны их распространения. В центре внимания оказались кушнаренковская, караякуповская, ломоватовская культуры (Голдина, Водолаго, 1990; Иванов, 1999, 2015; Голдина, 2004; Казаков, 2007), при изучении которых привлекали суммарно сибирский материал для доказательства присутствия в них мадьярских компонентов, хотя не рассматривались конкретные этнокультурные маркеры. Пока не учтены новые трактовки после их начального выделения для бакальской (Сальников, 1956), карымской (Чернецов, 1958; Федорова и др. 1991) и потчевашской (Мошинская, 1953; Генинг и др., 1970; Елагин, Молодин, 1991) культур, предложенные в конце 1990-х – 2000-е годы (Викторова, Морозов, 1993; Скандаков, Данченко, 1999; Коников, 2007; Данченко, 2008; Рафикова, 2011; Зыков, 2012; Матвеева, 2012, 2016; Борзунов, Чемякин, 2013, 2015). Произошло переосмысление раннесредневековых материалов Зауралья как остатков культур полиэтничного населения, в состав которых входили группы таежных и степных мигрантов (Боталов, 2013. С. 140; Матвеева, 2018; Матвеева, Зеленков 2018. С. 75). Картографировано широкое распространение кушнаренковского керамического типа, в котором ранее искали ключ к решению вопросов трансуральской миграции (Данченко, 2008; Матвеева, 2007; Рафикова, 2014), однако появились данные для его переоценки как подражания престижной среднеазиатской посуде (Зеленков, 2019. С. 40–44; Матвеева, 2019. С. 44, 45).
7 В предлагаемой работе поставлена задача охарактеризовать схему историко-культурных процессов в западной части Западной Сибири, поскольку большинство сторонников «сибирской» гипотезы происхождения мадьяр, ориентируясь на них, формируют взгляды, оценки, даже варианты решения этого важного и чувствительного вопроса.
8 Источники. Поскольку мы исходили из историко-лингвистических представлений об урало-сибирской прародине мадьяр, источниками послужили обобщения археологических материалов, сделанные в статьях и монографических трудах, появившиеся в научной литературе за последние четверть века по данному региону (рис. 1). На сегодня выявлено около 130 памятников рубежа III/IV–VIII вв. в лесостепной и подтаежной зонах западной части Западной Сибири, из них в Зауралье известно 75 поселений, в Ишимо-Иртышском регионе – 31 поселение. Для характеристики погребального обряда имеются 261 погребение из 16 могильников. Они несколько менее представительны, чем приуральские материалы, но и давно известные кушнаренковская и караякуповская культуры все еще представлены статистически слабыми выборками по 50-55 захоронений, более массовые данные имеются по ломоватовской (более 500 ед.) и неволинской (около 120) культурам (Иванов, 2015. С. 205, 208).
9

Рис. 1. Карта-схема гипотетической урало-сибирской зоны формирования культуры мадьяр в раннем средневековье. 1 – караякуповская культура; 2 – бакальская культура; 3 – потчевашская культура; 4 – карымский тип памятников. Fig. 1. A schematic map of the hypothetical Ural-Siberian zone of the Magyar culture formation in the early Middle Ages
10 По результатам многоэтапного статистического анализа1 единого массива из 261 погребения эпохи III–VIII вв. (рис. 2) и по индексам коэффициентов сходства верифицировано выделение культурных типов, позволившее говорить о сосуществовании носителей бакальской (102 ед.), карымской (93 ед.) и потчевашской (66 ед.) культур, демонстрирующих динамичную историко-культурную картину в Зауралье. Удалось также синхронизировать их со слоями поселений. Ядро культуры жителей лесостепи Тоболо-Ишимья конца III–VIII вв., оставивших памятники бакальской культуры, состояло из наследия предыдущей эпохи, что проявилось в традициях захоронений, комплексном скотоводческом с присваивающими отраслями хозяйстве, особенностях гончарства. Для контроля над торговыми артериями – реками Исеть и Тобол, по ним с равными интервалами были поставлены крепости. Бакальское население осуществляло стратегию ведения хозяйства в лесостепном ландшафте (Костомаров, Третьяков, 2019), сложившуюся в саргатское время. Расположение и форма городищ обусловлены изгибами террас и пойменных островов (рис. 3, 1, 2). Фортификации имеют разный уровень сложности: от простых однолинейных до трехрядной эшелонированной обороны. Поселения были застроены наземными срубами с подпольями или полуземлянками квадратной формы (рис. 3, 3).
1. Корреспондентным, кластерным и дискриминантным методами (Методику см. Зеленков, 2017).
11

Рис. 2. Результаты статистического анализа раннесредневековых погребений III/IV–VIII вв. Западной Сибири. Шаг 1 формирует представление о расстояниях, возможности сходства, сравниваемых погребений; Шаг 2 организует выборку на группы по сочетанию 142 признаков; Шаг 3 – проверка устойчивости выявленных предыдущим шагом кластеров погребений. Исследованы могильники: Устюг 1, Козловский, Усть-Тара VII, Перейминский, Ревда 5, Красноярский IV, Окунево III, Лихачевский, Викуловское кладбище, Алексеевка 51, Алексеевка 50, Хрипуновский, Черноозерье, Усть-Суерский 1, Ипкульский и Абатский III. Обозначения типов погребений: а – бакальский; б – потчевашский; в – карымский. Fig. 2. Results of statistical analysis of early medieval burials of the 3rd/4th–8th centuries in Western Siberia. Step 1 forms an idea of the distances, the likelihood of similarities, compared burials; Step 2 organizes the sample into groups based on a combination of 142 features; Step 3 includes checking the stability of the clusters of burials identified by the previous step
12

Рис. 3. Поселения и жилища: 1–3 – бакальская культура; 4–6 потчевашская культура. 1, 3 – Усть-Терсюкское 1 городище; 2 – Коловское городище; 4, 6 – Логиновское городище; 5 – Айткулово XIV. Fig. 3. Settlements and dwellings
13 Погребальный обряд формируется на рубеже III–IV вв. и сохраняется вплоть до VIII в. В качестве тенденции для бакальской культуры (рис. 4, 1–3) установлено преобладание малых курганов; два и более погребений под насыпью; неглубокие, узкие или средней ширины ямы овальной формы с отвесными стенками; северная и северо-западная ориентировки погребенных; положение умерших вытянуто на спине, с горшками резной, накольчатой и гребенчатой орнаментации (рис. 5, 1–3) и куском мяса в изголовье; искусственная деформация голов у европеоидного населения; присутствие шкуры (голова и ноги) или туши лошади на перекрытии.
14

Рис. 4. Типичные погребения бакальской (1–3), карымской (4–6) и потчевашской (7–9) культур. Fig. 4. Typical burials of the Bakal (1–3), Karym (4–6) and Potchevash (7–9) cultures
15

Рис. 5. Типы бакальской (1–3), карымской (4–6), потчевашской (7–9) и кушнаренковской (10–14) керамики из Западной Сибири. 1–3, 5, 6 – Козловский; 4, 14 – Усть-Тара 7; 7–9 – Викуловское кладбище; 10, 12 – Устюг 1; 11, 13 – Перейминский. Без масштаба. Fig. 5. Types of Bakal (1–3), Karym (4–6), Potchevash (7–9) and Kushnarenkovo (10–14) pottery from Western Siberia. Not to scale.
16 На сложение бакальской культуры кроме саргатской повлияли позднесарматский мир Приуралья (Турбаслы и Харино) и кочевники Приаралья (Матвеева, Зеленков, 2018. С. 75; Зеленков, 2019; Матвеева, 2019). Об этом свидетельствуют характерные типы ременной гарнитуры и украшений (рис. 6), высокий коэффициент сходства погребального обряда с турбаслинским, а также ряд общих форм гончарных изделий. Появление вещей раннегеральдического стиля в погребениях и слоях поселений указывает на контакты с тюркским миром кочевников. О прямом вторжении номадов в VII–VIII вв. говорят единичные погребения могильников Хрипуновский и Усть-Суерский 1 (Матвеева, 2016). Это могилы на древнем горизонте или впускные в ранние курганы, с юго-западной ориентировкой и оружием, в них отсутствует характерная для региона керамика. Совокупность черт обряда контрастирует с бакальскими и потчевашскими погребениями. В начале тюркской эпохи северная часть лесостепного Зауралья сохраняла установившуюся в Великое переселение народов систему расселения и культурных традиций, а южная остепненная часть, могла быть подконтрольна номадам.
17

Рис. 6. Датирующий инвентарь из погребений бакальской культуры. 1, 2 – У, к. 28, п. 2; 3 – К, п. 91; 4, 10, 31 – У, к. 25, п. 2; 5, 6, 16 – И, к. 25, п. 1; 7 – И, к. 5; 8 – У, к. 35, п. 4; 9, 19 – Р, к. 9, п. 11; 11, 15, 21, 23, 24 – И, к. 4, п. 3; 12 – И, к. 13, п. 1; 13 – П, п. 4; 14 – П, п. 5; 17 – Дуванское погребение; 18 – К, п. 5; 20 – Р, п. 10; 22 – К, п. 34; 26 – П, п. 1; 25, 32–35 – П, п. 6; 27 – Р, к. 6, п. 1; 28 – У, к. 40, п. 2; 29 – У, к. 14 п. 2; 30 – П, п. 8. И – Ипкульский могильник; У – Устюг 1; К – Козловский могильник; Р – Ревда 5; П – Перейминский могильник. Fig. 6. Dating inventory from burials of the Bakal culture
18 На территории подтаежного и таежного Прииртышья со второй половины IV в. установлено распространение памятников карымской культуры (рис. 1). Иной характер трансформации саргатской культуры в данном регионе является следствием увлажнения климата в тайге, что вызвало миграцию сначала «кулайцев» на саровском этапе, а потом продвижение на юг раннесредневекового населения из Нижнего Приобья. Они стали вести прямую торговлю с кочевниками, что привело к милитаризации их культуры, выделению элиты в обществе. Встречаются относительно богатые комплексы инвентаря с поясами позднеримского облика, бронзовыми блюдами и пластинчатыми гривнами. На новую родину ими была перенесена практика строительства компактных городищ с квадратными полуземлянками, которая сохраняется позднее в памятниках потчевашской культуры (рис. 3, 5), приземистая мискообразная посуда с фигурными штампами (рис. 5, 4–6). Присутствие карымской керамики в комплексах бакальского типа и позднее в потчевашских говорит об одновременности проживания носителей разных традиций и влиянии переселенцев на обитателей лесостепи. Появляются синкретичные формы и декоры керамики, имеющие аналогии как в лесостепном, так и таежном гончарстве (рис. 5, 14).
19 Погребальный обряд карымской культуры в ее южном варианте (рис. 4, 4–6) формируется к концу первой половины IV в. и существует до первой половины VI в. Он характеризуется следующими признаками: грунтовые (редко курганные) захоронения, ориентированные точно на север; одиночные, неглубокие овальные, реже прямоугольные ямы; сочетание кремации на стороне и ингумации; берестяные покрытия погребенных; традиция деформации голов. Комплексы вещей состоят из поясов с накладками, пряжек, бус, гривен, зооморфных подвесок, железных ножей и отдельных черепков как в насыпи, так и в заполнении могилы (рис. 7), редко ставили целые сосуды в изголовье.
20

Рис. 7. Датирующий инвентарь из погребений южного варианта карымской культуры. 1 – К, п. 22; 2, 4, 16, 20 – К, п. 12а; 3, 10 – К, п. 26; 5 – К, п. 57; 6 – УТ, к. 17, п. 1; 7, 8 – К, п. 1; 9 – К, п. 31; 11 – УТ, к. 9, п. 1; 12, 17, 19, 23 – УТ, к. 8, п. 1; 13 – К, п. 7; 14 – К, п. 70; 15 – К, п. 48; 18 – УТ, к. 14, п. 1; 21, 22 – К, п. 11; 24 – К, п. 47; 25 – УТ, к. 9, п. 1. К – Козловский могильник; УТ – Усть-Тара 7. Fig. 7. Dating inventory from burials of the southern variant of the Karym culture
21 К середине VI в. в отличие от Притоболья Прииртышье испытывает очередные изменения в направлениях историко-культурных связей, под влиянием которых формируется потчевашская культура. Для нее в VI–VIII вв. характерны биритуализм (ингумация и кремация), подстилки и обертывание в бересту, помещение коробочек с украшениями, орнитоморфные подвески. Прямая преемственность прослежена в формах городищ и жилищ с карымской. На ранних памятниках есть синкретичная посуда с карымскими и потчевашскими элементами (рис. 5, 7–9). Новации состоят в смене моды на пояса, использовании деревянных гробов (рис. 4, 7–9), помещении в погребение частей конской упряжи, в том числе стремян, уникальном зверином стиле (рис. 8, 25–29), северо-западной и западной ориентировке могил. Инвентарь и обряд наглядно демонстрируют влияние культуры ранних тюрков. Вероятно, Прииртышье в VII в. стало одной из периферийных территорий Западно-Тюркского каганата. Неоднократное обнаружение на ряде поселений Северного Казахстана и в кочевнических курганах таежной посуды, как в Бобровском могильнике (Смагулов, 2004. С. 185), подтверждает тесные связи между подтаежным и степным населением.
22

Рис. 8. Датирующий инвентарь из погребений потчевашской культуры. 1, 7, 8 – ОМ, п. IV; 2 – Л, п. 13; 3 – ОМ, п. IX; 4 – Л, п. 3; 6, 9, 24–27 – ОМ, п. XX; 10, 19, 22 – ОМ, п. 1; 11, 12, 18, 20 – ОМ, п. III; 5, 13, 16, 17 – Л, п. 1; 14 – Л, п. 9; 15 – Л, п. 2; 21 – ОМ, п. XVIII; 23 – ВК, п. 2; 28 – ОМ, п. XXI; 29 – ОМ, п. XIX. ОМ – Окуневский могильник; Л – Лихачевский могильник; ВК – Викуловское кладбище. Fig. 8. Dating inventory from the burials of the Potchevash culture
23 Дискуссия. Сложение культурного комплекса средневекового населения Западной Сибири началось с распада культурного единства и структуры саргатского общества в конце III в., поэтому следует установить, какие компоненты новых культур унаследованы, какие заимствованы, под влиянием каких факторов. В конце III – начале IV в. завоевания гуннов и аридизация привели к нестабильности ситуацию в евразийских степях, вследствие чего в отношениях населения саргатской культуры с территориями Урала и Средней Азии возник кризис, а ее элита была втянута в междоусобные войны (Корякова, 1988; Матвеева, 2018. С. 150–151). Исходя из мозаичности историко-культурной картины в западной части Западной Сибири в эпоху раннего средневековья вследствие разного состава субстратных и суперстратных компонентов, мы полагаем, что ни о какой единой «угорской ойкумене» здесь не может идти речи. В степь и на север лесостепи перемещались группы населения разного происхождения. Имели место гетерогенность всех социумов и высокая динамичность культурных процессов, протекавших вплоть до конца VIII в.
24 Идея об исходе мадьяр в эпоху Великого переселения народов устойчиво держалась за счет угорской интерпретации населения саргатской культуры, занимавшей всю лесостепь и распавшейся на рубеже III–IV вв. Лакуну в пять веков, вплоть до IX в. – времени появления письменных данных о пребывании мадьяр, не удалось заполнить фактами в ее пользу, а также найти компоненты саргатского происхождения в лесостепи и степи Восточной Европы. Полиэтничность населения и иранские корни культуры элиты (Матвеева, 2000. С. 286–291) не отменяют возможности проживания протомадьярских групп в саргатской среде, однако не позволяют решать проблему западносибирской прародины столь прямолинейно. И хотя отток на запад имел место, например, гороховские группы переместились в земли сарматов в IV–III вв. до н.э. и образовали отдельный анклав в Месягутовской лесостепи (Савельев, 2007. С. 181; Малашев, Мошкова, 2010. С. 52; Матвеева, 2017. С. 109), они только как один из компонентов могли участвовать в средневековом культурогенезе. Миграционный импульс, отмеченный новациями в неволинской культуре бродовской стадии, относится к IV–V вв. (Голдина, 2004. С. 268), когда саргатская культура уже перестала существовать. Он связан с движением позднесарматских групп под воздействием политических и миграционных факторов, что также проявилось и в бакальской культуре.
25 Следовательно, рассматривать в контексте формирования культуры мадьяр следует несколько археологических культур. Гипотеза об участии в ее генезисе носителей караякуповской, кушнаренковской, поломской, ломоватовской, неволинской культур (Белавин и др., 2009) аргументировалась статистическим анализом погребений и общностью форм инвентаря (Иванов, 1999. С. 205). Но отметим, что нуждается в детализации состав сравниваемых признаков, поскольку в базу данных введены общие категории (такие, как наличие оружия, упряжи и т.п.), имеющие эпохальный характер. Так, если сравнить с обрядом венгров X в. кушнаренковские памятники, то мы не обнаружим генетической связи, поскольку кушнаренковские погребения имеют северную ориентировку и расположение лошади вне могилы (Комар, 2018. С. 79). Кроме того, оригинальная по своим кувшинным формам и фигурно-штамповому орнаменту лощеная тонкостенная керамика кушнаренковского типа (рис. 5, 10–14) не имеет корреляции с каким-либо своеобразным обрядом и бытом, что подразумевалось при выделении таких памятников в культуру. На всех поселениях и могильниках Приуралья такая керамика залегает совместно с турбаслинской, бахмутинской или караякуповской, не группируясь с каким-либо типом погребений (Мажитов, 1977. С. 62, 72; Казаков, 1981. С. 133). Она всегда малочисленна, а на поселениях еще и значительно меньше по размерам, чем караякуповская (Иванов, 1999. С. 50), т.е. столовая для престижного потребления, изготовленная по импортным образцам. В зауральских памятниках обнаруживается такая же картина (Зеленков, 2019).
26 Палеоантропологические источники из Приуралья позволяют связывать с мадьярским населением носителей караякуповской культуры (Газимзянов, 2018. С. 70). Обобщая данные по Западной Сибири, А.Н. Багашев (2017. С. 253–266) определяет зауральские и приуральские популяции средневековья как существенно отличающиеся от западносибирских более выраженным европеоидным обликом. Он считает, что саргатское население было только небольшим субстратом средневековых популяций, конкретно, могло участвовать в сложении ломоватовской культуры Прикамья (Багашев, 2017. С. 259, 264).
27 Корпус генетических данных еще не велик, но одно из исследований, проведенных в согласии с гипотетической языковой и исторической картинами формирования мадьяр для ее верификации, определило специфический маркер, указывающий на связи венгров Карпатской котловины с западносибирскими популяциями (Post et al., 2019. P. 6). Сравнительно-генетическое исследование костного материала из памятников Уелги, Бояново, Сухой Лог, Бартым, Броды, Большие Тиганы, Новинки с предполагаемой территории исхода мадьяр показало значительное сходство в ДНК популяций между собой (кроме Новинок), но в пределах общего кластера они оказались удалены от древневенгерских, имеющих более сложный состав и тяготеющих к кавказским и казахстанским группам (Szifert et al., 2018. P. 202–216. Fig. 3, 5). Недостаток скелетного материала из захоронений предшествующего мадьярской миграции времени по-прежнему не дает возможности более четко очертить район предполагаемого этногенеза и оставляет вопрос в широких территориальных границах, определенных по археологическим данным.
28 Важны для нашей темы открытие и анализ собственно древневенгерских комплексов в рамках Субботцевского горизонта (Орлов, 2001; Приходнюк, 2001. С. 101-106; Тюрк, 2018), обнаружение «венгерских» костюмно-оружейных комплексов в пензенских могильниках, аргументация разнопричинности их формирования (Klima, 2018. С. 142, 143; Зеленцова, 2017. С. 144; 2018. С. 298). На основе анализа исторических и археологических данных IX в. предложена ценная гипотеза о том, что сложение комплексов типа Субботцев произошло под влиянием агафоновских (прикамских), салтовских, сросткинских и согдийских традиций, позволяющая обратить внимание на Приаралье, Прииртышье, и особенно Южное Зауралье как потенциальный центр этих взаимодействий (Комар, 2018. С. 34, 49, 193). Однако на Урале памятники, непосредственно предшествующие времени миграции мадьяр, не известны, но доказано, что могильники Уелги, Синеглазово, Наровчатский с элементами «венгерской» торевтики оставлены родственным субботцевскому населением (Боталов 2018. С. 85; Комар, 2018. С. 199). Принимая во внимание начало движения кимаков на запад в последней трети VIII в., сложение комплекса материальной культуры субботцевского типа А.В. Комар обоснованно предлагает искать в треугольнике: Восточное Приаралье на юго-западе, степное Зауралье на севере и долина Иртыша на востоке (Комар, 2018. С. 202). На этой основе считаем вероятным образование на данной территории воинского формирования из угро-язычных родственных групп, представленных элитой с особой культурой престижного потребления их носителей.
29 Роль тюркских этнических элементов, участвовавших в формировании мадьяр, велика, но детальное рассмотрение получил только западный, хазарский, вклад. Проблема конкретизации восточных импульсов ставится не впервые, но нуждается в рассмотрении на новых фактах о связях со степными тюркскими политиями. Мы придерживаемся версии, что булгарско-мадьярские этно-лингво-культурные контакты начались рано, продолжались длительно и отразились в многокомпонентности караякуповских памятников VII–X вв., Танкеевского некрополя IX в., в котором присутствует керамика ряда археологических культур (Могильников, 1994; Боталов, 2009. С. 519–568. Егоров, 2013. С. 50; Матвеева, 2016. С. 220). Широко известно, что среднеазиатские кочевники переходили на летовки на севере по долинам Иртыша, Ишима, Тобола и Тургайской ложбине, достигая западносибирской лесостепи и Южного Зауралья (Направления…, 1980), поэтому утверждение лингвистов о переходе к номадизму мадьяр под влиянием тюркских кочевых элит вполне коррелирует с другими данными. На наш взгляд, в период до VIII в. можно говорить только о субстратных группах, а окончательное формирование мадьярского этноса предполагать уже в Уральском регионе около рубежа VIII–IX вв. Несмотря на переселения народов в середине I тыс. н.э., антропологи О.Е. Пошехонова, А.В. Зубова и А.В. Слепцова (2016. С. 119) видят преемственность с саргатским населением и влияние кочевников Казахстана и Приуралья на население бакальской культуры, а в более поздних популяциях Тоболо-Ишимья европеоидный морфотип фиксируют только как примесь, основным элементом считают западносибирский низколицый монголоидный комплекс.
30 Итак, на разных группах источников показано, что процессы раннего железного века и средневековья существенно отличались. Уводить вглубь веков процессы сложения известных ныне народов и переоценивать их сходство не стоит. Западносибирские группы, несомненно, повлияли на раннесредневековый культурогенез в Приуралье и как ряд компонентов оказались включены в мадьярский этногенез. Полагаем, что актуальным становится сравнение памятников VI – первой половины VIII в. Урала и Сибири: бакальской культуры лесостепного Тоболо-Ишимья, потчевашской лесостепного и южнотаежного Ишимо-Иртышья, караякуповской Южного Урала, создание модели исхода объединенного воинского формирования в VIII–IX вв., в результате которого начал формироваться мадьярский этнос, характеризуемый не только этнонимом, но и политической организацией «Семь Мадьяр», как теперь и предлагает В.А. Иванов (2018. С. 107, 108). Такая модель должна предусматривать отождествление основных элементов культуры начального этапа этногенеза (хозяйство, погребальный обряд, верования, искусство) с конкретными характеристиками археологических культур. Этнокультурные трансформации Урало-Сибирского региона прошли несколько этапов: при участии поздних сарматов и гуннов в эпоху Великого переселения народов, а затем конгломерата таежных групп и номадов степи в тюркский период. На этой основе считаем, что следует определить, в какой из этих периодов началось формирование культурного ядра Дентумогер (Dentumoger/Hetumoger) – легендарной прародины венгров до их переселения на Карпаты в конце IX в. (предположительно, это территория Предуралья и Поволжья).
31 Следовательно, объяснять механизм мадьярского культурогенеза будет логичнее с точки зрения конструктивистского подхода, предполагая, что в разные моменты преобладали те или иные тенденции. Так, даже временное расселение в границах Западно-Тюркского каганата или Волжской Булгарии, Хазарии могло сопровождаться значительной аккультурацией под влиянием господствующей культуры. Многовековая длительность сложения этноса совсем не обязательна. Если такой процесс понимать как продукт деятельности элиты, как результат сплочения ею масс в борьбе за ресурсы и культурные ценности (Тишков, 2003. С. 105, 112–114), тогда интеграция под влиянием общих интересов могла произойти и за несколько десятилетий. В итоге предлагаем обратить внимание на верификацию гипотезы об относительно быстром формировании мадьяр под влиянием внешнеполитических факторов.
32 Работа подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, научные проекты № 19-59-23006, 19-39-90009, и Фонда «За русский язык и культуру» Венгрии.

Библиография

1. Багашев А.Н. Антропология Западной Сибири. Новосибирск: Наука, 2017. 408 с.

2. Белавин А.М., Иванов В.А., Крыласова Н.Б. Угры Предуралья в древности и средние века. Уфа, 2009. 282 с.

3. Борзунов В.А., Чемякин Ю.П. Карымские памятники таежного Приобья: история изучения, хронология и территория распространения // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2013. № 1. С. 34–46.

4. Борзунов В.А., Чемякин Ю.П. Предметный комплекс и проблема датирования карымского этапа таежного Приобья // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2015. № 3 (30). С. 51–60.

5. Боталов С.Г. Гунны и тюрки (историко-археологическая реконструкция). Челябинск: Рифей, 2009. 672 с.

6. Боталов С.Г. Этнокультурная ситуация в Урало-Казахстанских степях эпохи средневековья в свете новых археологических данных // Этнические взаимодействия на Южном Урале / Отв. ред. А.Д. Таиров, Н.О. Иванова. Челябинск: Рифей, 2013. С. 201–207.

7. Боталов С.Г. Новые материалы исследований погребального комплекса Уелги // III-й Международный мадьярский симпозиум / Ред. Turk Attila, А.С. Зеленков. Будапешт, 2018. С. 47–63.

8. Боталов С.Г. Зауральская ойкумена эпохи Средневековья // Археология евразийских степей. 2019. № 6. С. 138–159.

9. Викторова В.Д., Морозов В.М. Среднее Зауралье в эпоху позднего железного века // Кочевники Урало-Казахстанских степей. Екатеринбург: Уральский гос. ун-т, 1993. С. 174–178.

10. Газимзянов И.Р. Древние венгры в антропологическом аспекте // Археология евразийских степей. 2018. № 6. C. 66–72.

11. Генинг В.Ф., Корякова Л.Н., Овчинникова Б.Б., Федорова Н.В. Памятники железного века в Омском Прииртышье // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири / Отв. ред. В.И. Матющенко. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1970. С. 204–215.

12. Голдина Р.Д. Древняя и средневековая история удмуртского народа. Ижевск: Удмуртский ун-т, 2004. 420 с.

13. Голдина Р.Д., Водолаго Н.В. Могильники неволинской культуры в Приуралье. Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та, 1990. 175 с.

14. Данченко Е.М. К характеристике историко-культурной ситуации в Среднем Прииртышье на рубеже раннего железного века и Средневековья // Проблемы бакальской культуры / Ред. С.Г. Боталов. Челябинск: Рифей, 2008. С. 45–60.

15. Егоров Н.И. Проблемы этнокультурной идентификации средневековых древностей Урало-Поволжья: финно-угры или огуры? // II-й Международный Мадьярский симпозиум / Отв. ред. С.Г. Боталов, Н.О. Иванова. Челябинск: Рифей, 2013. С. 47–70.

16. Елагин В.С., Молодин В.И. Бараба в начале I тысячелетия н.э. Новосибирск: Наука, 1991. 126 с.

17. Зеленков А.С. Статистический анализ раннесредневековых погребений лесостепной и подтаежной зон Зауралья // Труды V (XXI) Всероссийского археологического съезда в Барнауле – Белокурихе: в 3 т. Т. II / Отв. ред. А.П. Деревянко, А.А. Тишкин. Барнаул: Изд-во Алтайского гос. ун-та, 2017. С. 170–174.

18. Зеленков А.С. О статусе псевдокушнаренковской керамики в археологическом контексте Западной Сибири раннего средневековья // AB ORIGINE. Вып. 11. Тюмень, 2019. С. 24–44.

19. Зеленцова О.В. «Венгерский след», или след венгров в среднецнинских могильниках мордвы // Труды V (XXI) Всероссийского археологического съезда в Барнауле – Белокурихе: в 3 т. Т. II / Отв. ред. А.П. Деревянко, А.А. Тишкин. Барнаул: Изд-во Алтайского гос. ун-та, 2017. С. 413–414.

20. Зеленцова О.В. Поясные наборы «венгерского» облика из могильников поволжских финнов Правобережья Волги // III-й Международный мадьярский симпозиум / Ред. Turk Attila, А.С. Зеленков. Будапешт, 2018. С. 279–305.

21. Зыков А.П. Барсова Гора: очерки археологии Сургутского Приобья. Средневековье. Екатеринбург: Уральский рабочий, 2012. 232 с.

22. Иванов В.А. Древние угро-мадьяры в Восточной Европе. Уфа: Гилем, 1999. 123 с.

23. Иванов В.А. Прослеживается ли генетическая связь между носителями кушнаренковской, караякуповской и неволинской культур? // Проблемы бакальской культуры / Ред. С.Г. Боталов. Челябинск: Рифей, 2008. С. 96–97.

24. Иванов В.А. Угры Предуралья: продолжение темы // Поволжская археология. 2015. № 4 (14). С. 201–220.

25. Иванов В.А. Морфологические признаки, хронологические и географические границы Magna Hungaria в Восточной Европе // Археология евразийских степей. 2018. № 6. С. 105–111.

26. Казаков Е.П. Кушнаренковские памятники нижнего Прикамья // Об исторических памятниках по долинам Камы и Белой / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: Ин-т языка, литературы и истории, 1981. С. 115–135.

27. Казаков Е.П. Волжские болгары, угры и финны в IV–XIV веках: проблемы взаимодействия. Казань: Ин-т истории Акад. наук Республики Татарстан, 2007. 208 с.

28. Комар А.В. История и археология древних мадьяр в эпоху миграции. Будапешт: Martin Opitz Kiado, 2018. 425 с.

29. Коников Б.А. Омское Прииртышье в раннем и развитом Средневековье. Омск: Омский гос. пед. ун-т, 2007. 466 с.

30. Корякова Л.Н. Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири (саргатская культура). Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1988. 240 с.

31. Корякова Л.Н. Заметки к вопросу об угорском этногенезе в свете взаимодействия археологических культур Зауралья и Западной Сибири // Проблемы истории, филологии, культуры. 1994. Вып. 1. С. 6–15.

32. Косарев М.Ф. Древняя история Западной Сибири: человек и природная среда. М.: Наука, 1991. 302 с.

33. Костомаров В.М., Третьяков Е.А. Структура расселения раннесредневековых коллективов Зауралья // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2019. № 4 (47). С. 81–92.

34. Кулешов В.С. Югорское общество V–XV вв.: модель сакральной экономики, археологическая атрибуция и проблема этнической принадлежности // Труды Камской археолого-этнографической экспедиции. Вып. XII. Пермь: Пермский гос. гуманитар.-пед. ун-т, 2017. С. 74–89.

35. Мажитов Н.А. Южный Урал в VII–XIV вв. М.: Наука, 1977. 240 с.

36. Малашев В.Ю., Мошкова М.Г. Становление позднесарматской культуры (к постановке проблемы) // Материалы семинара Центра изучения истории и культуры сарматов. Вып. III. Становление и развитие позднесарматской культуры. Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. ун-та, 2010. С. 37–56.

37. Матвеев А.К. Древнеуральская топонимика и ее происхождение // Вопросы археологии Урала. Вып. 1. Свердловск: Уральский гос. ун-т, 1961. С. 133–141.

38. Матвеева Н.П. Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке. Новосибирск: Наука, 2000. 400 с.

39. Матвеева Н.П. Формирование кушнаренковских комплексов в Зауралье // AB ORIGINE. Вып. 1. Тюмень, 2007. С. 63–75.

40. Матвеева Н.П. Козловский могильник эпохи Великого переселения народов. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2012. 178 с.

41. Матвеева Н.П. Западная Сибирь в эпоху Великого переселения народов. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2016. 267 с.

42. Матвеева Н.П. Прамадьярская гипотеза принадлежности населения саргатской культуры: pro и contra // Новое в исследованиях раннего железного века Евразии: проблемы, открытия, методики: тез. докл. / Отв. ред. А.А. Малышев. М.: ИА РАН, 2017. С. 107–109.

43. Матвеева Н.П. О миграциях из Западной Сибири в Европу в раннем железном веке и в эпоху великого переселения народов // Археология евразийских степей. 2018. № 6. С. 150–156.

44. Матвеева Н.П. Некоторые проблемы изучения средневековой археологии лесостепной зоны Приуралья и Зауралья в свете формирования мадьяр // AB ORIGINE. Вып. 11. Тюмень, 2019. С. 44–61.

45. Матвеева Н.П., Зеленков А.С. О западносибирских инвазиях в Приуралье в эпоху Великого переселения народов // Вестник Пермского государственного университета. Серия: История. 2018. № 1. С. 71–85.

46. Матющенко В.И. Об отношении саргатского населения к так называемому «скифо-сибирскому культурно-историческому единству» // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: Омский гос. ун-т, 1991. С. 14–16.

47. Матющенко В.И., Татаурова Л.В. Могильник Сидоровка в Омском Прииртышье. Новосибирск: Наука, 1997. 198 с.

48. Могильников В.А. Угры и самодийцы Урала и Западной Сибири // Финно-угры и балты в эпоху средневековья / Отв. ред. В.В. Седов. Москва: Наука, 1987 (Археология СССР). С. 163–235.

49. Могильников В.А. К проблеме генезиса угорской этнокультурной общности // Финно-угроведение. 1994. № 1. С. 61–68.

50. Мошинская В.И. Городище и курганы Потчеваш (к вопросу о потчевашской культуре) // Чернецов В.Н., Мошинская В.И., Талицкая И.А. Древняя история Нижнего Приобья. М.: Изд-во АН СССР, 1953 (Материалы и исследования по археологии СССР; № 35). С. 189–220.

51. Напольских В.В. Введение в историческую уралистику. Ижевск: Удмуртский ин-т истории, языка и литературы, 1997. 268 с.

52. Направления кочевых путей и типы водопоев // Хозяйство казахов на рубеже XIX–XX веков. Алма-Ата: Наука, 1980. С. 74–77.

53. Овчинникова Б.Б., Дьёни Г. Протовенгры на Урале в трудах российских и венгерских исследователей. Екатеринбург: Изд-во Уральского гос. ун-та, 2008. 190 с.

54. Орлов Р.С. Культура неслов'янських народів України IV–VIII ст. // Історія української культури. Т. 1 / Ред. П.П. Толочко. Київ: Наукова думка, 2001. С. 991–1007.

55. Пошехонова О.Е., Зубова А.В., Слепцова А.В. Краниология и одонтология раннесредневекового населения Притоболья по материалам могильника Устюг-1 // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2016. № 4 (35). С. 110–122.

56. Приходнюк О.М. Степове населення України та східні слов'яни (друга половина І тис. н.е.). Київ: Прут, 2001. 284 с.

57. Рафикова Т.Н. Бакальская культура лесостепного и подтаежного Тоболо-Ишимья: автореферат дис. … канд. ист. наук. Тюмень, 2011. 19 с.

58. Рафикова Т.Н. Кушнаренковские и караякуповские комплексы Лесостепного Зауралья // Вопросы истории Сибири. Вып. 9. Омск: Омский гос. пед. ун-т, 2014. С. 111–118.

59. Савельев Н.С. Месягутовская лесостепь в эпоху раннего железа. Уфа: Гилем, 2007. 260 с.

60. Сальников К.В. Исетские древние поселения // Советская археология. 1956. № 25. С. 189–214.

61. Скандаков И.Е., Данченко Е.М. Курганный могильник Усть-Тара VII в южно-таежном Прииртышье // Гуманитарное знание. Серия «Преемственность»: ежегодник. Вып. 3. Омск: Изд-во Омского гос. пед. ун-та, 1999. С. 160–186.

62. Смагулов Т.Н. Новое поселение потчевашской культуры на озере Кызыл-Как // Традиционные культуры и общества Северной Азии / Ред. В.В. Бобров. Кемерово, 2004. С. 183–186.

63. Соколова З.П. К вопросу о формировании этнографических и территориальных групп у обских угров // Этногенез и этническая история народов Севера / Отв. ред. И.С. Гурвич. М.: Наука, 1975. С. 186–210.

64. Тишков В.А. Реквием по этносу. Москва: Наука, 2003. 544 с.

65. Тот Т. Древнейшие периоды происхождения протовенгров // Вопросы антропологии. 1970. Вып. 36. С. 146–160.

66. Тюрк А. Возможности и перспективы археологических исследований ранней истории угров-мадьяров // Археологическое наследие Урала: от первых открытий к фундаментальному научному знанию / Отв. ред. Е.М. Черных. Ижевск: Удмуртский гос. ун-т, 2016. С. 268–272.

67. Тюрк А. Восточные корни древневенгерской культуры X в. и средневековая археология Восточной Европы // Древности. Исследования. Проблемы / Ред. В.С. Синика, Р.А. Рабинович. Кишинев; Тирасполь, 2018. С. 423–433.

68. Федорова Н.В., Зыков А.П., Морозов В.М., Терехова Л.М. Сургутское Приобье в эпоху средневековья // Вопросы археологии Урала. Вып. 20. Екатеринбург, 1991. С. 126–145.

69. Фодор И. Венгры: древняя история и обретение родины. Пермь Зебра, 2015. 132 с.

70. Хайду П. Уральские языки и народы. М.: Прогресс, 1985. 430 с.

71. Халикова Е.А. Зауральские истоки культуры протовенгров // Этнокультурные связи населения Урала и Поволжья с Сибирью, Средней Азией и Казахстаном в эпоху железа. Уфа: Башкирский гос. ун-т, 1976. С. 52–53.

72. Хелимский Е.А. Древнейшие венгерско-самодийские языковые параллели. Москва: Наука, 1982. 164 с.

73. Хисамитдинова Ф.Г. Угорская субстратная топонимия на -ш/-с в Башкирии // Проблемы древних угров на Южном Урале / Ред. А.Х. Пшеничнюк. Уфа, 1988. С. 102–112.

74. Чернецов В.Н. Нижнее Приобье в I тыс. н.э. // Мошинская В.И., Чернецов В.Н., Золотарева И.М., Смирнов А.П. Культура древних племен Приуралья и Западной Сибири. М.: Изд-во АН СССР, 1958 (Материалы и исследования по археологии СССР; № 58). С. 136–245.

75. Gyoni G. Hungarian Traces in Place-Names in Bashkiria // Acta Ethnographica Hungarica. 2008. 53. P. 279–304.

76. Gyoni G. A magyarsag hajnalan. Budapest: Magyar Tudomanyos Akademia, Bolcseszettudomanyi Kutatokozpont, 2019. 280 p.

77. Klima L. Eastern religious motifs on the belt mounts of the Subotsi group, Kusnarenkovo culture and Lomovatovo culture // Археология евразийских степей. 2018. № 6. Материалы IV международного мадьярского симпозиума. C. 136–149.

78. Kristo G. Hungarian History in the Ninth Century. Szeged: Szegedi Ko?ze?pkora?sz Mu?hely, 1996. 232 p.

79. Laszlo G. A «kettos honfoglalas». Budapest: Magveto Kiado, 1978. 215 p.

80. Moravcsik G. A csodaszarvas mondaja a bizanci iroknal // Egyetemes Philogiai Kozlony. 1914. 38. P. 280–292.

81. Post H., Nemeth E., Klima L., Flores R., Feher N., Turk A., Szekely G., Sahakyan H., Mondal M., Montinaro F., Karmin M., Saag L., Yunusbayev B., Knusnutdinova E., Metspalu E., Villems R., Tanbets K., Rootsi S. Y-chromosomal connections between Hungarians and geographically distant populations of the Ural mountain region and West Siberia [Электронный ресурс] // Nature. Scientific reports. 2019. 9. URL: https://www.nature.com/articles/s41598-019-44272-6 (дата обращения: 28.02.2021).

82. Szifert B., Csakyova V., Stegmar B., Gerber D., Egyed B., Botalov S., Goldina R., Danich A., Turk A., Mende B., Szecsenyi-Nagy A. Material genetic composition of Early Medieval (6–10 centuries AD) populations lived in the Cis- and Trans-Urals and Volga-Kama regions // Археология евразийских степей. 2018. № 6. Материалы IV международного мадьярского симпозиума. C. 202–222.

83. Szucs J. A magyar nemzeti tudat kialakulasa. Szeged: Jo?zsef Attila Tudoma?nyegyetem, 1992. 330 p.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести