Везде
Excavations of the rampart in the Lukh fortress and the problem of modern on-site reconstructions
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Excavations of the rampart in the Lukh fortress and the problem of modern on-site reconstructions
Annotation
PII
S086960630009345-8-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Vladimir Koval 
Occupation: head of Departament
Affiliation: Institute of Archaeology RAS
Address: Moscow, 19, Dm. Ulyanova st.
Elena Kostyleva
ORCID: 0000-0003-4702-7983
Occupation: associate Professor of the historical faculty
Affiliation: Ivanovo state University
Address: Ermak str., 39
Edition
Issue 2
Pages
131-146
Abstract

As a result of salvage excavations of the passage in the fortress rampart of the early 15th century it was found that the rampart of the late medieval city of Lukh presents the ruins of a strong wooden and earthen structure made of log walls filled with various soil. The wall was up to 5 m high and at least 12 m wide. The passage in rampart may have a later origin. No traces of the expected tower have been found there. Nevertheless, after the completion of the excavation on the rampart, a “model” structure was constructed following the design of the Siberian fortresses of the 17th century, which has no connection to the actual fortifications of medieval Lukh. It is concluded that it is inexpedient to design the reconstruction of ancient fortifications prior to archaeological excavations of ramparts and ditches in strict accordance with the recommended methodology for such research.

Keywords
archaeology, medieval Rus, fortification, wooden and earthen walls, modern reconstructions, preservation of archaeological sites
Received
28.06.2021
Date of publication
28.06.2021
Number of purchasers
6
Views
92
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf Download JATS
1 В 2008 г. по заказу Администрации Лухского муниципального р-на Ивановской области экспедиция Ивановского государственного университета под руководством Е.Л. Костылёвой и при участии инспектора Росохранкультуры по Ивановской области А.В. Повелихина провела охранные раскопки на участке, предназначенном для возведения модели средневековой деревянной крепости на памятнике археологии федерального значения «Земляные валы XIV–XVI вв. пос. Лух», расположенном в центральной части современного пос. Лух (Костылёва, 2008).
2 Лухская волость как вотчина митрополита Киприана упоминается в письменных источниках (Уставная грамота в. кн. Василия Дмитриевича) с 1390-х годов (Акты…, 1836. С. 4, 5). Сам же город Лух впервые появляется на страницах летописей в январе 1429 г., когда татарское войско царевича Махмуда, сына казанского хана Улу-Мухаммеда, прошло по Верхней Волге и разорило ряд городов, в числе которых был и Лух (ПСРЛ, 1851. С. 263; 1901. С. 8). Повторно Лух был разорен татарами зимой  1445 г. (ПСРЛ, 1901. С. 64). Упоминается этот город и в завещании  Ивана III своему старшему сыну  Василию . В дальнейшем Лух принимал активное участие в событиях Смутного времени и оставался в статусе города вплоть до советского времени (Кабанов, 2003). 
3 Валы располагаются на древнем городище, которое находится на краю террасы левого берега р. Лух (левый приток р. Клязьма), его площадка расположена на высоте 11-12 м от уровня воды в реке. Валы ограждают площадку городища с трех сторон – с юга, востока и севера, составляя П-образный контур с прямыми углами на поворотах (рис. 1). В поперечном сечении валы трапециевидные, ширина их основания – 20–30 м, ширина по гребню – 5–8, высота валов – 4–5, глубина прилегающего рва – 4–5 при ширине 20–25 м. При промерах по основаниям валов длина восточного отрезка вала определяется в 150 м, северного 75, южного 70, однако, если проводить измерения по гребню вала, то длина восточного отрезка составит около 110 м, а северного и южного – по 50 (западные края этих валов сильно разрушены и полого спускаются к уровню площадки городища). Размеры площадки внутри валов – 100 х 50–70 м, полезная площадь – 0.6 га (при промере по внешнему контуру валов площадь памятника составляет 1.1 га). В восточном валу имеется проем, смещенный к северной стороне крепости (он находится в 45 м от северо-восточного угла гребня вала и в 60 м от юго-восточного). Именно в месте этого прохода в 2009 г. установлена деревянная «модель» крепости, включающая центральную башню и примыкающие к ней с обеих сторон по три сруба полой стены. Проект реконструкции этой «модели» выполнен в научно-производственном центре «Практика» (г. Нижний Новгород) группой архитекторов под руководством главного архитектора проекта В.В. Коваля (однофамильца одного из авторов данной статьи).
4

Рис. 1. Топографический план Лухской крепости (горизонтали проведены через 1 м). А – раскоп 2008 г. Fig. 1. Topographic plan of the Lukh fortress
5 Крепость Луха представляет исключительный интерес по ряду причин. Она заметно отличается от укреплений городов домонгольского и удельного периодов своей правильной геометрической формой. Такую планировку имеют крепости XVII–XVIII вв. в Сибири (Крадин, 1988; Артемьев, 1999; Бородовский, Горохов, 2009), однако ни одна из них не обладает валами, тем более столь значительных размеров. В Новое время строились гораздо менее высокие земляные сооружения, поскольку они были рассчитаны на противодействие артиллерии. Следовательно, уже по одной только этой причине крепость в Лухе не стоит связывать с фортификацией Нового времени. Есть у этой крепости и вторая особенность, отличающая ее от многих других, – отсутствие следов укреплений со стороны р. Лух, над берегом которой она возвышается. Несоответствие высоких валов и глубоких рвов с напольной стороны полному отсутствию каких-либо следов фортификации с этой стороны вызывает недоумение. Совершенно очевидно, что крепость не могла функционировать без надежной защиты с запада, от реки. Возможны два варианта объяснения этой странности. Во-первых, можно допускать, что некогда аналогичные укрепления защищали площадку со всех сторон, но впоследствии они были уничтожены эрозией берега реки. В этом случае русло реки должно было весьма существенно сдвинуться к востоку, оставив на прежнем своем месте старичное понижение. И следы нескольких таких стариц прекрасно видны на пойме к западу от крепости. Если такое событие имело место, то его хронология должна укладываться в промежуток между началом XVII в. (когда крепость еще выполняла свои функции) и второй четвертью XIX в., когда местность приобрела уже вполне современный вид, что можно наблюдать на рисунке братьев Н.Г. и Г.Г. Чернецовых, сделанном в 1838 г. (1970. С. 47) (рис. 2). Однако следы стариц близ Луха не изучались почвоведами, поэтому по их датировке нет никаких данных, а, значит, о времени смены положения русла реки пока судить невозможно. Однако нельзя не обратить внимания на совпадение ситуации в Лухе и на Албазинском остроге, стоявшем, правда, на берегу гораздо более крупной реки – Амура. Албазинский острог также стоял на краю крутого берега реки, имел прямоугольную форму, и его западная линия обороны (включавшая остатки небольшого вала) была полностью уничтожена обрушениями берега (Артемьев, 1999. Рис. 58).
6

Рис. 2. Вид на город Лух с юго-запада. Фрагмент рисунка Н.Г. и Г.Г. Чернецовых (1838 г.). Стрелкой указано место проема в валу крепости. Fig. 2. View of the town of Lukh from the southwest. A fragment of a drawing by N.G. and G.G. Chernetsovs (1838). The arrow indicates the location of the gap in the fortress rampart
7 Допустим и второй вариант объяснения отсутствия следов укрепления со стороны реки – здесь крепость могла обороняться более легкими сооружениями, например, частоколом или полой деревянной стеной, не оставляющими в рельефе выразительных следов, обнаружить которые возможно только в ходе тщательных и значительных по площади археологических исследований, а таковые в Лухе не проводились.
8 До 2008 г. Лухская крепость никогда не становилась объектом хоть сколько-нибудь внимательного обследования специалистами в области средневековой фортификации. Несмотря на свою хорошую сохранность, она не посещалась П.А. Раппопортом, который не упоминал ее в своем фундаментальном исследовании фортификации Северо-Восточной Руси (Раппопорт, 1961). Поэтому прежде чем приступить к изложению результатов работ 2008 г., необходимо дать несколько основных характеристик этой крепости. Валы Лухской крепости сохранились относительно неплохо, но, по сообщениям местных жителей, их гребень выровнен бульдозерами в советское время. Склоны валов обдернованы, не несут следов значительных повреждений, за исключением проложенных по ним тропинок. Кроме того, чрезвычайную важность имеют детали рельефа самой крепости и прилегающей к ней территории:
9

1) Имеющийся сегодня проем в валу отлично виден на рисунке братьев Чернецовых 1838 г. (рис. 2), причем он перекрыт какой-то конструкцией. Следовательно, либо этот проход существовал изначально в стене крепости, либо он был прорыт в валу задолго до 1838 г., например, на протяжении XVIII в.
10

2) К современному проему в валу с востока подходит насыпь (или останец материкового грунта?), по которой проходит дорога, выводящая внутрь крепости. С точки зрения фортификации этот разрыв линии рва совершенно необъясним, поскольку он существенно ослабляет оборонительный потенциал крепости. Создается впечатление, что это поздняя насыпь, сделанная через ров, когда крепость уже перестала выполнять свою основную функцию и превратилась в место гуляний горожан. Подтвердить или опровергнуть это предположение можно только археологическими раскопками.
11

3) По склону рва под северной частью восточного вала прослеживается наклонная терраска-пандус, плавно поднимающаяся от дна рва у северо-восточного угла крепости к месту современного прохода в валу (рис. 1). По терраске проходит тропа, но «вытоптать» такой ровный и широкий (около 1 м) пандус ногами пешеходов невозможно. Очевидно, пандус создавался сознательно и целенаправленно. Он вполне может быть остатками древней дороги, подводившей к входу в крепость, причем построенной по всем правилам фортификации эпохи до начала полного господства огнестрельного оружия: если по этой дороге стал бы подниматься противник, то своим правым боком, не защищенным щитом, он был бы обращен к крепости. Отсюда можно делать предположение о том, что дорога была сооружена непосредственно в момент строительства крепости. Но и это предположение требует подтверждения археологическими раскопками на пандусе.
12 Сделанные здесь наблюдения, не связанные непосредственно с проведенными раскопками, позволяют в гипотетической форме предполагать, что вход в крепость вполне мог находиться в этом месте изначально (с XV в.), однако это вовсе не означает, что древний проход выглядел так же, как сегодня.
13 Необходимо дать некоторые пояснения, касающиеся раскопок 2008 г. Во-первых, как уже отмечено выше, размещение раскопа определялось не потребностями научного изучения крепостного вала, а границами землеотвода под строительство реконструируемого участка стены с башней, сами же исследования носили сугубо охранно-спасательный характер. По этой причине не удалось не только исследовать ров перед валом или подходящую с востока «дамбу через ров», но даже получить полный поперечный разрез вала: за пределами раскопа остались его края (рис. 3). При ширине основания вала в данном месте около 20 м, раскоп в самой широкой его части имел только 10 м. Следовательно, удалось вскрыть только половину ширины вала.
14

Рис. 3. Раскоп 2008 г. Центральный участок. 1 – на уровне пласта 23 (вид с северо-северо-запада); 2 – на уровне завершения раскопок (вид с юга). Fig. 3. Excavation site in 2008. Central site
15 Во-вторых, раскопки не были доведены до материка, а остановлены на уровне проектной отметки строительства, что не дало возможности выявить другие элементы крепостных конструкций, определить уровень залегания материка, слагающие его грунты, следы от (возможно) более ранних сооружений.
16 В-третьих, из-за того, что «модель» стены была запроектирована со ступенчатым подъемом на гребень вала, при проведении раскопок пришлось провести такие же ступенчатые вскрытия в рамках траншеи, врезанной в вал. А это привело к тому, что даже поперечные разрезы вала оказались неполными, с выемками от этих траншей (рис. 3). В соответствии с требованиями органа охраны памятников выемка грунта осуществлялась только на глубину строительного котлована, которая колебалась от 0.7 на вершине вала по обе стороны от прохода до 5 м в самом проходе (отсчет от вершины вала). Почти до материка удалось провести исследования лишь в центральной части раскопа (там, где в валу имелся проем) на площадке размерами 10 х 10 м.
17 С одной стороны, указанные тут особенности ведения раскопок диктовалась существующим порядком организации работ на объектах археологического наследия, находящихся на государственной охране со строгим следованием границам землеотвода под стройку (выход за эти границы мог быть квалифицирован как несанкционированное разрушение памятника с уголовным преследованием нарушителей). С другой стороны, то, что подобный подход органов охраны памятников стал вообще допустим и не вызывает резкого отторжения в археологическом сообществе, определяется сложившимися представлениями о валах, как насыпях, структура которых не имеет существенного значения для понимания этих сооружений. Между тем валы русских крепостей, это не насыпи, а осыпи, что не одно и то же. И их структура способна дать представление о том, что же находилось на месте валов в прошлом.
18 Следует подчеркнуть, что несмотря на все перечисленные выше объективно возникшие трудности, сами раскопки были проведены в полном соответствии с существующей методикой археологических работ, что и позволило собрать уникальную информацию, представляемую ниже. Общие итоги раскопок уже публиковались (Костылёва, Уткин, 2009; Костылёва, Повелихин, 2011). В верхней части вала обнаружены материалы ХVII–ХХ вв., а внутри вала – остатки деревянных конструкций (рис. 3; 4). В нижней части насыпи внутри этих конструкций найдено несколько кованых гвоздей и костылей, а также небольших обломков керамики, которая, судя по одному венчику сосуда, может относиться к ХIV–ХV вв. В этих предварительных публикациях авторы вслед за П.А. Раппопортом трактовали исследованный объект в качестве вала с «внутривальными конструкциями», а глинистый грунт в нижней части обнаруженных конструкций расценили как «гидроизоляционную подушку» под башней.
19

Рис. 4. Остатки деревянных срубов, обнаруженных при раскопках. 1 – в юго-восточной части раскопа (вид с востока-юго-востока); 2 – стенка сруба в процессе расчистки. Fig. 4. Remains of log frames uncovered during excavations
20 Кроме того, исходя из общеисторических представлений (и с учетом находок керамики) высказаны предположения о постройке крепости в начале XV в. Попытка проверить дату постройки крепости радиоуглеродным анализом древесины, обнаруженной в валу, также не принесла успеха – полученный результат оказался совершенно нереальным: в интервале от 1680 до 1940 г. Причиной неудачи, вероятно, стало проникновение в древесный тлен от бревен корней современных деревьев, росших на склонах вала до начала раскопок (Костылёва и др., 2013). К сожалению, имелся лишь один образец древней древесины, так что повторный анализ провести было невозможно. Тем не менее предложенная датировка крепости вряд ли может быть оспорена.
21 По прошествии времени в результате осмысления всей суммы добытого при раскопках материала сформировался иной взгляд на изученный объект. Прежде всего, следы древесного тлена, составлявшие вертикально ориентированные прослойки толщиной от 10 до 1 см, не являлись остатками конструкций из жердей, как это представлялось в ходе раскопок. Сохранившиеся в некоторых местах без сильных повреждений части срубов, сложенных из бревен диаметром 15–20 см (пусть и в виде тлена) ясно показывают, что все срубы были построены из крупных стволов (рис. 4), исходная толщина которых могла быть еще больше. Хорошо известно, что органические материалы (прежде всего дерево) при истлевании и наличии внешнего давления могут сокращаться в размерах (в том числе круглые бревна могут уменьшаться в диаметре) (Раппопорт, 1956. Рис. 62, 63; Коваль, 2019а. С. 109). В валах, где объем, вес, и соответственно давление грунта были очень велики, степень сжатия остатков органических материалов, потерявших в ходе гниения былую прочность, может быть весьма велика. Иногда древесина может не сохраняться вовсе (растворяться в грунте).
22 Почему же в одних местах древесина срубов сохранилась столь хорошо, что видна структура бревен, в других от срубов сохранились только полоски тлена, а в-третьих не осталось даже таких следов? Вероятно, потому, что эти повреждения определялись степенью воздействия внешней среды, в том числе аэрацией, проникновением атмосферной влаги, почвенными процессами, перерабатывавшими остатки органики. Причем на разных участках вала степень этого воздействия могла заметно различаться по самым разным причинам. Например, очень важно, какой грунт (песчанистый или суглинистый) залегал рядом с деревом. Разумеется, лучше всего древесина сохранилась в самой нижней части вала, но надо помнить, что раскоп накрыл проход с откосами по обеим сторонам, а это самым негативным образом воздействовало на органику, поскольку и откосы, и сам проход позволяли воде и воздуху просачиваться к остаткам бревен.
23 Постоянно проводившиеся работы по укреплению прохода (деревянными частоколами и кирпичными подпорными стенками)1 приводили к деструктурированию, уменьшению плотности грунтов, способствовавших в таких местах усиленному поступлению воды и воздуха, ускорявших процессы гниения. А продукты жизнедеятельности бактерий, уничтожавших древесный тлен, легко дренировали вниз по грунтовому профилю, в результате этого в одних местах оставались пустоты, в других же давление окружающего рыхлого грунта могло приводить к полному исчезновению всяких следов древесины. Подобная ситуация многократно фиксировалась при раскопках укреплений многих городов средневековой Руси – в Снепороде, Старой Рязани, Ростиславле Рязанском, Ярославле, Смоленске. Такие случаи зафиксированы и на раскопе в Лухе – на профилях над остатками срубов иногда древесины не видно вообще, но прослеживаются различия в цвете и структуре грунтов, заполнявших соседние срубы (рис. 5, 1).
1. Мы не рассматриваем здесь следы этих поздних конструкций, зафиксированных при раскопках, поскольку они не имеют отношения к фортификации Луха.
24

Рис. 5. Следы городней в профилях и на горизонтальных зачистках. 1 – фрагмент северного профиля центрального участка раскопа; 2 – финальная зачистка центрального участка (вид с северо-запада). Fig. 5. Traces of wooden walls in sections and on horizontal cleanings
25 Здесь пора уже внести ясность и в терминологию. В ходе подготовки отчета о раскопках обнаруженные остатки срубов именовались «клетями»2, но сегодня уже очевидно, что обнаружены и изучены классические для древнерусского оборонного зодчества городни, т.е. срубы, заполненные грунтом. Из таких срубов-городней и возводилась древо-земляная стена (Моргунов, 2009. С. 72–110). «Клетями» же правильнее называть те ряды срубов, которые зачастую пристраивались с внутренней стороны стены, но оставлялись пустотелыми и использовались для разных надобностей (в том числе как жилые помещения, кладовки и т.д.). Обычно на полу таких клетей сохраняется культурный слой, которого нет под городнями (разумеется в том случае, если вся стена не ставилась на более ранний слой). Поскольку в Лухе раскопки не были доведены до материка, трудно судить, имелись ли тут такие полые клети. Во всяком случае никаких их следов обнаружить не удалось.
2. Такие термины применял в свое время П.А. Раппопорт, но сегодня археологическая терминология в этой области существенно изменилась.
26 Добавим, что именно следы городней древо-земляных стен в литературе вплоть до наших дней по неистребимой столетней инерции (вслед за Хвойкой и Раппопортом) продолжают называть «внутривальными конструкциями». Об ошибочности такой интерпретации написано уже достаточно (Моргунов, 2009; Коваль, 2019б). Таким образом, видимый сегодня «вал» Луха никогда не был обыкновенной насыпью – это руинированные остатки древо-земляной стены, которые пришли в такое состояние далеко на сразу, а лишь после полного разрушения наружных частей деревянных обшивок городней.
27 Самым сложным оказался вопрос о месте первоначального входа в крепость и его оформлении. Высказанное ранее предположение о «гидроизолирующей прослойке под башней» было сделано в основном исходя из априорной установки на реальное существование такой башни в прошлом, между тем как никаких ее реальных следов не обнаруживается. Вторым посылом для такого предположения стала фиксация при последней зачистке (самой близкой к уровню материка, который, напомним, так и не был нигде в раскопе выявлен) более чем на половине площади центрального участка раскопа темно-сизого суглинка, контрастировавшего со второй половиной раскопа, где на этом же уровне размещался совсем иной грунт – оранжево-розовый суглинок или же желтая супесь (рис. 5, 2; 6, 1). Однако по профилям раскопа хорошо видно, что темно-сизый суглинок не был чем-то принципиально новым на площади исследований – он залегал и на более высоких уровнях, но в несколько меньшем количестве, в виде отдельных тонких прослоек (рис. 7). Геометрически правильная граница между грунтами разного цвета, поворачивающая почти под прямыми углами (рис. 6, 1; ср.: Костылёва, Уткин, 2009. Рис. 2), точно совпадает с контурами городней: это значит только то, что в разных городнях использовался разный грунт. Похожая картина наблюдается при изучении древо-земляных стен других русских городов (Коваль, 2015. Рис. 2, 3).
28

Рис. 6. Схема центрального участка раскопа (1) с размещением полос древесного тлена и различных грунтов на уровне последних зачисток (пласты 23 и 24) и полость (2) от бревна городни (вид с запада). Условные обозначения: а – полость от бревна городни в юго-восточном углу раскопа; б – полосы древесного тлена от городней; в – границы прохода в валу на 2008 г.; г – границы раскопа к северу и югу от центрального участка и линия середины гребня вала. Fig. 6. A schematic view of the central part of the excavation site (1) with the locations of strips of wood decay and various soils at the level of the last cleanings and the cavity (2) from a log of the wall (view from the west)
29

Рис. 7. Профили центрального участка раскопа. 1 – южный; 2 – северный; 3 – восточный. Fig. 7. Sections of the central part of the excavation site
30 Состав грунта в разных городнях сильно меняется по вертикали, поскольку специально его никто не подбирал – в засыпку шел тот грунт, который было удобнее и легче доставить в данное место. Сизый оттенок суглинка в восточной части раскопа заставляет думать, что его могли брать, например, из какого-то понижения в рельефе, где происходили процессы оглеения (например, с поверхности ложбины, попавшей в трассу рва). Ясно лишь то, что в нижнюю часть городней укладывался грунт, срезавшийся близко к древней поверхности земли, а в верхние их части поступала земля, добывавшаяся по мере углубления рва. Вероятно, именно поэтому в нижней части городней наблюдаются оглееные грунты, в верхней – песок (рис. 7, 1, 2), из которого, надо думать, сложен материк на глубине 2 м и более. Такая «обратная» стратиграфия типична для укреплений многих памятников (Моргунов, 2009. С. 47).
31 В любом случае конфигурацию пятна суглинистого грунта в раскопе невозможно сопоставить с планом «башни», которая должна была бы иметь четкие прямоугольные контуры, без всяких выемок. Таким образом, «темно-сизый суглинок» не был гидроизолирующей подушкой – он составлял заполнение нескольких городней в восточной и северной частях центрального участка раскопа.
32 Рассмотрим более внимательно размещение городней на уровне подошвы раскопа. Уже в ходе полевых работ были очевидны минимум шесть городней. Все они зафиксированы в западной части центрального участка раскопа, но при этом только две попали в раскоп целиком - № 4 и 5 (мы сохраняем нумерацию, данную в поле, заменяя «клети» на «городни»). Их размеры соответственно: 2.8 х 2 и 2.8 х 2–2,3 м (рис. 6, 1). Городня № 5 отличалась еще наличием внутри нее прослойки древесного тлена, которая была оставлена истлевшим корнем дерева. Деревья, росшие по склонам вала и срубленные при подготовке раскопа, повсеместно проникали к остаткам древнего тлену, «съедали» его, но при этом и становились маркерами этого тлена (именно благодаря им в ряде мест стенки городней сохранились на значительную высоту и их удалось расчистить (рис. 4).
33 Остальные городни уходили в борта раскопа и их полные размеры остались неизвестны. Однако некоторые наблюдения тут все же возможно сделать. Так, в западном борту раскопа между городнями 1 и 6, совершенно однозначно читается городня шириной 6 м по линии С–Ю (присвоим ей № 7). Это очень крупный модуль, размеры которого не характерны для городней предмонгольского времени (рис. 8). Даже если городня не была квадратной и ее длина составляла менее 6 м, такой размер выглядит необычно.
34

Рис. 8. Схема центрального участка раскопа с реконструкцией несохранившихся или частично сохранившихся городней (реконструированные границы показаны пунктиром). Условные обозначения см. на рис. 6. Fig. 8. A schematic view of the central part of the excavation site with the reconstruction of unpreserved or partially surviving wooden walls (the reconstructed boundaries are shown by a dotted line)
35 К северу от городней № 4 и 5 вполне могли размещаться аналогичные по размерам городни, северные края которых совпадали с краем городни № 6 (присвоим им № 8 и 9). Их северная стенка не имела шансов сохраниться, поскольку именно по ее линии прошел ряд столбов XIX в., ямы от которых полностью уничтожили следы древних конструкций. В восточной части изученного участка ситуация, вероятно, почти зеркально повторяла западную его часть, хотя отличия все же были. К востоку от городни № 3 размещалась еще одна городня, которой присваиваем № 10 (рис. 8). Ее северная и южная границы маркируются полосами древесного тлена на уровне зачистки пласта 23, а южная еще и следами от бревен, уходивших в восточный борт и зафиксированных пластом ниже (рис. 6, 2). Эти бревна полностью сгнили, а их органическая составляющая была вымыта, и на их месте образовались цилиндрические полости диаметром до 20 см.
36 Это довольно редкий случай для горизонтально лежащих бревен (чаще такие полости оставляют вертикальные сваи), поскольку обычно в процессе гниения и давления окрестного грунта такая полость сжимается до диаметра 3-5 см, либо сохраняет свой диаметр, но заполняется инородным грунтом, привнесенным водными инфильтрациями (Коваль, 2015. С. 99. Рис. 5, II, III). В данном случае полости сохранились, возможно, потому, что верхняя часть этой городни оказалась разобрана (в восточном профиле ее следы над полостями не прослеживаются). Протяженность городни № 10 по линии З–В составляла более 4 м (ее восточный край в раскоп не попал). К северу от городни № 10, вероятно, размещалась еще одна городня, также разобранная еще в древности, – очевидных вертикальных границ от разных городней тут не прочитывается (рис. 7, 2, 3).
37 Что дали сделанные наблюдения? Прежде всего они позволяют утверждать, что на месте позднейшего проема в валу в период строительства стены крепости никакого воротного прохода не существовало. Вместо него здесь обнаружены ряды городней, связанных в единую систему, т.е. срубы этих городней не были изолированы и соединялись перекрестными врубками. Такой порядок соединения городней появился еще в домонгольское время (Моргунов, 2009. Рис. 19) и в дальнейшем применялся при строительстве оборонительных стен «тарасами», т.е. с чередованием городней и полых клетей, необходимых для размещения пушек или стрелков из ружей. Отметим, однако, что никаких следов «тарас» в крепости Луха невозможно даже заподозрить.
38 Полученная схема вызывает ряд вопросов, поскольку явно отличается от немногочисленных известных примеров размещения в стенах городов домонгольского и золотоордынского времени параллельных рядов одинаковых или близких по размерам городней. В крепости Луха использовались городни разных размеров, включая очень крупные, причем ряды городней нарушались появлением в ряду малых городней более крупных. В чем был смысл подобной архитектуры, пока неясно, но важно отметить само наличие такой особенности.
39 Отличается полученная картина и от тех (еще более редких) примеров организации проездов сквозь стены, которые известны по раскопкам. В небольших крепостях для такого проезда между обычными городнями оставлялся проход шириной до 2 м, либо устанавливался полый сруб, ворота в котором и служили для прохода внутрь города (Моргунов, 2009. Рис. 61, 66, 67). В домонгольском Минске, городе значительно крупнее Луха, проход в стене имел ширину около 3 м и был организован как коридор между двумя рядами узких городней (Заяц, 1996. Рис. 17, 18). Пока ни на одном из памятников не зафиксирован такой случай, чтобы проход через стену был проведен только поверх городней. Трудно сказать, являет ли в этом смысле Лух удивительное исключение, либо прокоп к валу здесь все же был сделан уже в Новое время, а в древности его здесь вовсе не существовало. Правда, нельзя отвергать возможность существования первоначального прохода к югу от центрального участка раскопа. Если бы такой проход там когда-то существовал, а потом был ликвидирован (перекрыт новыми городнями или просто засыпан песком), то обнаружить следы такой перестройки можно было бы в ходе раскопок, но только на значительно более широкой площади. Траншеей же шириной 4 м, не доведенной к тому же до материка, обнаружить такой объект было просто невозможно.
40 Вернемся к предположению о размещении в исследованном месте башни. Как уже указывалось, ее следы в раскопе не обнаружены. Однако небольшие размеры вскрытой площади в любом случае не могли позволить выявить подобный объект (даже если бы он здесь когда-то существовал). Можно лишь добавить, что пока ни одна башня древо-земляной крепости на территории Руси археологически не изучена. Существовали ли такие башни в домонгольских крепостях, неизвестно, но появляется все больше аргументов за то, что их тогда еще просто не строили. Известны лишь каменные проездные башни Киева и Владимира домонгольского времени, башни первых каменных крепостей XIV–XV в. (Пскова, Изборска, Москвы и др.) и деревянные башни сибирских острогов XVII–XVIII вв. Как выглядели деревянные башни в крепостях XIV–XV вв. (если они вообще существовали), остается загадкой.
41 Но если даже гипотетический фронтальный вход в Лухскую крепость существовал, то был ли он единственным путем проникновения в город? Скорее всего, нет, должен был быть организован также выход к реке. Если допускать, что рельеф берега мало изменился с момента создания крепости, то вход мог быть проложен по дну одного из овражков, врезающихся в площадку крепости с запада (вероятнее всего, по самому крупному из них, который размещается в юго-западном углу крепости). Если бы противник попытался подняться по такому овражку, он оказывался бы хорошей мишенью для стрелков, занимавших края оврага и прикрытых хотя бы невысоким забором.
42 Все высказанные выше мысли касаются периода строительства крепости, которое вполне допустимо связывать с началом XV в. Но впоследствии (в XVI–XVII вв.) крепость могла перестраиваться, в ее конструкции появляться новые элементы (в том числе и башни). Следы перестроек стены на исследованном раскопками участке не видны. Но наиболее вероятным представляется такой вариант: после того, как деревянная обшивка этой стены истлела, а грунт из нее начал высыпаться, эта монументальная конструкция довольно быстро превратилась из вертикальной преграды (стены) в осыпь («вал»), который стал удобным основанием для возведения уже чисто деревянных фортификаций, столь популярных в XVI–XVII вв. К сожалению, подрезка вершины вала в советское время для «благоустройства», вероятно, существенно повредила ее и уничтожила значительную часть следов этих возможных укреплений Нового времени.
43 Есть, однако, все основания утверждать, что в момент строительства высота стены крепости составляла не менее 5 м: в западной части северного профиля (рис. 7, 2) отчетливо читается граница между заполнениями двух соседних городней высотой около 3.5 м, но в городне, лежавшей восточнее этой границы, слои заполнения продолжаются еще на 1–1.5 м выше. Это значит, что данная городня простиралась вверх почти на 5 м. Но и остальные городни, несомненно, имели примерно такую же высоту.
44 Итак, крепость Луха изначально была возведена в виде монументальной древо-земляной стены высотой до 5 м и толщиной в основании не менее 12 (скорее же 13-15) м. У этой стены, по-видимому, не было башен, но имелись геометрически правильные прямые углы. Столь мощная стена была рассчитана на противодействие стенобитным орудиям, но могла вполне эффективно противостоять и артиллерии, которая в начале XV в. была еще весьма примитивной и не обладала достаточной разрушительной силой, чтобы серьезно повредить такую стену.
45 Трудозатраты на возведение этой стены были весьма внушительны – ее строительство потребовало извлечение из рва почти 20 тыс. м3 грунта, который надо было не только вынуть с глубины до 5 м, но и поднять на стену, а затем утрамбовать в городнях. Количество леса, необходимого для постройки стены, достоверно определить трудно, но по самым скромным подсчетам потребовалось не менее 300 м3 строевого леса, т.е. около 1000 бревен длиной по 10 м каждое. Однако эти затраты не были напрасными – в результате было построено укрепление, один внешний вид которого должен был внушать противнику мысль о его полной неприступности.
46 Исследования крепости Луха позволили получить чрезвычайно важные сведения о русском крепостном строительстве начала XV в., т.е. о том периоде, который в наименьшей степени обеспечен источниками, как письменными, так и археологическими. Как видим, в это время традиции домонгольского оборонного зодчества в целом оставались прежними: городские укрепления возводились в виде высоких древо-земляных стен из несколько рядов взаимосвязанных городней. В то же время надо указать и на новшества, характерные для этого времени: стремление придать крепости геометрически правильную (прямоугольную) форму; нарушение строгой рядности городней, применение наряду с небольшими городнями очень крупных, с длиной одной из сторон до 6 м (возможно, и более).
47 Разумеется, единичный пример еще не может служить основанием для каких-то обобщений, однако он очень важен для построения таких выводов в будущем, и в этом смысле значение раскопок Луха трудно переоценить. Еще важнее методические и организационно-культурные выводы, следующие из полученного опыта.
48

1) Изучение средневековой фортификации не должно подчиняться узким задачам охранных раскопок на выделенной под строительство бутафорских сооружений площади. Органам охраны культурного наследия следует полностью отказаться от такой практики. А в случае выдачи разрешения на подобные эксперименты надо предусматривать осуществление полной прорезки вала (и обязательно рва перед ним) траншеей шириной не менее 6 м для исчерпывающего изучения всех конструктивных особенностей фортификационного сооружения, какой бы генезис его ни предполагался заранее (стена, насыпь, редут и т.п.). Только раскопки, проведенные в соответствии с современными методическими требованиями (Моргунов, 2019), способны дать однозначный ответ на вопрос о том, какое именно сооружение размещалось в прошлом на месте вала, и объект какого времени мы собираемся «моделировать».
49

2) Необходимо принять как данность, что проектирование реконструкции фортификационных сооружений не может предшествовать археологическим раскопкам, а должно проводиться только и исключительно после их проведения и получения фактических данных о конструкции и размерах сооружений, остатки которых бывают сокрыты в так называемых валах. Пример Луха в этом смысле весьма характерен. Разработанная на базе «общих представлений» и вынесенная в натуру «модель» укреплений, как оказалось, не имеет ничего общего с реальными следами древо-земляных стен, изученных раскопками. В результате построенная бутафорская «модель» лишь исказила подлинный объект культурного наследия. Хотя эта «модель» была спроектирована профессионалами на основе вполне грамотной проработки письменных и изобразительных источников XVII–XVIII вв., к крепости Луха она, как оказалось, не имеет прямого отношения.
50 3) Поспешность в «воссоздании» внешнего облика древних построек на подлинных остатках археологических объектов, сохраняющих в себе бесценную информацию о прошлом, не имеет оправданий. Мировой опыт подсказывает, что произвольные «исторические реконструкции» следует размещать отдельно от памятников древности, на тех участках, где нет подлинных древних объектов (Коваль, 2020). Искажение «новоделом» исторического ландшафта следует признать повреждением объекта культурного наследия.

References

1. Akty, sobrannye v bibliotekakh i arkhivakh Rossiyskoy imperii Arkheograficheskoy ekspeditsiey Imperatorskoy Akademii nauk [Records collected in libraries and archives of the Russian Empire by the Archaeography expedition of the Imperial Academy of Sciences], I. St. Petersburg: Tipografiya 2-go Otdeleniya Sobstvennoy E.I.V. kantselyarii, 1836. 551 p.

2. Artem'ev A.R., 1999. Goroda i ostrogi Zabaykal'ya i Priamur'ya vo vtoroy polovine XVII – XVIII vv. [The cities and stockade towns of the Transbaikal and Amur regions in the second half of the 17th–18th centuries]. Vladivostok: Institut istorii, arkheologii i etnografii. 336 p.

3. Borodovskiy A.P., Gorokhov S.V., 2009. Umrevinskiy ostrog [The Umrevinsky stockade town]. Novosibirsk: Institut arkheologii i etnografii Sibirskogo otdeleniya Rossiyskoy akademii nauk. 244 p.

4. Chernetsov G.G., Chernetsov N.G., 1970. Puteshestvie po Volge [A trip down the Volga river]. Moscow: Mysl'. 191 p.

5. Kabanov A.Yu., 2003. Chapters of the Lukh land history // Lukhskiy kray. Zemlya zapovednaya [The Lukh region. A land reserved]. A.Yu. Kabanov, comp., K.E. Baldin, ed. Ivanovo: Ivanovo, pp. 216–330. (In Russ.)

6. Kostyleva E.L. Otchet o provedenii nauchno-izyskatel'skikh arkheologicheskikh okhrannykh issledovaniy (raskopok) na uchastke zemleotvoda pod stroitel'stvo na ob"ekte kul'turnogo naslediya federal'nogo znacheniya «Zemlyanye valy XIV–XVI vv. v pos. Lukh Ivanovskoy obl. v 2008 g. [Report the 2008 research and salvage archaeological activities (excavation) on a part federal cultural heritage site “The 14th–16th centuries ramparts in the Lukh village of Ivanovo region” allocated for construction]. Arkhiv Instituta arkheologii Rossiyskoy akademii nauk [Archive of the Institute of Archaeology RAS], R-1, ¹ 37826, 37827.

7. Kostyleva E.L., Povelikhin A.V., 2011. The salvage research of the 14th–16th century defensive ramparts in the Lukh village of Ivanovo Region // Arkheologicheskie otkrytiya 2008 goda [Archaeological discoveries of 2008]. Moscow: IA RAN, pp. 157–158. (In Russ.)

8. Kostyleva E.L., Utkin A.V., 2009. Preliminary results of the autumn 2008 excavation on the Lukh fortress earthen rampart // Vestnik Ivanovskogo gosudarstvennogo universiteta [Ivanovo State University Bulletin], 3, pp. 26–39. (In Russ.)

9. Kostyleva E.L., Zaretskaya N.E., Kabanov A.Yu., Utkin A.V., 2013. Results of the radiocarbon dating of the wooden framework in the Lukh fortress rampart from the 2008 excavation // Vestnik Ivanovskogo gosudarstvennogo universiteta [Ivanovo State University Bulletin], 4, pp. 5–9. (In Russ.)

10. Koval V.Yu., 2015. Main line of defensive works of Rostislavl-Ryazansky // Rossiyskaya arkheologiya [Russian archaeology], 1, pp. 73–87. (In Russ.)

11. Koval V.Yu., 2019a. On the medieval Smolensk fortification // Kray Smolenskiy [The Smolensk land], 2, pp. 107–110. (In Russ.)

12. Koval V.Yu., 2019b. The role of archaeology in the complex studies of the fortifications of Rus // Kompleksnyy podkhod v izuchenii Drevney Rusi: materialy Kh Mezhdunarodnoy konferentsii [Complex approach to the Rus studies: Proceedings of the 10th International conference]. E.L. Konyavskaya, ed. Moscow: Indrik, pp. 96–98. (In Russ.)

13. Koval V.Yu., 2020. Methods of studying ramparts in Rus towns and attempts of the on-site reconstruction of ancient fortifications // Arkheologiya Podmoskov'ya: materialy nauchnogo seminara [Archaeology of Moscow region: Proceedings of the academic seminar], 16. A.V. Engovatova, ed. Moscow: IA RAN, pp. 401–414. (In Russ.)

14. Kradin N.P., 1988. Russkoe derevyannoe oboronnoe zodchestvo [Russian wooden fortification architecture]. Moscow: Iskusstvo. 142 p.

15. Morgunov Yu.Yu., 2009. Drevo-zemlyanye ukrepleniya Yuzhnoy Rusi X–XIII vekov [Wooden and earthen fortification of Southern Rus in the 10th–13th centuries]. Moscow: Nauka. 303 p.

16. Morgunov Yu.Yu., 2019. K metodike izucheniya valov drevnerusskikh gorodishch [To the methods of studying ramparts in Rus fortified settlements]. Moscow: IA RAN. 31 p. (Metodika polevykh arkheologicheskikh issledovaniy, 10).

17. Polnoe sobranie russkikh letopisey [Complete collection of Russian chronicles], V, VI. Pskovskie i Sofiyskie letopisi [Chronicles of Pskov and Sofia]. St. Petersburg: Tipografiya E. Pratsa, 1851. 279 p.

18. Polnoe sobranie russkikh letopisey [Complete collection of Russian chronicles], 12. Letopisnyy sbornik, imenuemyy Patriarsheyu ili Nikonovskoyu letopis'yu [The Chronicles Collection named as Patriarchal or Nikon Chronicle]. St. Petersburg: Tipografiya I.N. Skorokhodova, 1901. 266 p.

19. Rappoport P.A., 1956. Ocherki po istorii russkogo voennogo zodchestva X–XIII vv. [Studies on the Rus military architecture of the 10th–13th centuries]. Moscow; Leningrad: Izdatel'stvo AN SSSR. 184 p. (Materialy i issledovaniya po arkheologii SSSR, 52) (Materialy i issledovaniya po istorii drevnerusskikh gorodov, 5).

20. Rappoport P.A., 1961. Ocherki po istorii voennogo zodchestva Severo-Vostochnoy i Severo-Zapadnoy Rusi [Studies on the military architecture of North-Eastern and North-Western Rus]. Moscow; Leningrad: AN SSSR. 248 p. (Materialy i issledovaniya po arkheologii SSSR, 105).

21. Zayats Yu.A., 1996. Oboronitel'nye sooruzheniya Menska XI–XIII vv. [Mensk defensive structures of the 11th–13th centuries]. Minsk: V.N. Milyutin. 79 p.

Comments

No posts found

Write a review
Translate